– Ой, я не так сказала, – спохватилась Полина. – Черный?
Лиза раздраженно прищелкнула языком.
– Афроамериканец?
– Мама, ради бога, он же англичанин!
Лиза понимала, что ведет себя жестоко, но изменить себе не могла.
– Ну, английский афроамериканец, – беспомощно поправилась Полли. – Как бы там ни было, он очень милый.
Мама часто говорила так, чтобы показать, что не подвержена предрассудкам. Хотя при первом знакомстве с Оливером от испуга у нее чуть не остановилось сердце. Хоть бы кто предупредил, что приятель дочери – мощный, красивый, высоченный негр! Ну, цветной, ну, афроамериканец, как там еще их теперь следует называть. Нет, она ничего против не имела, вот только это было так неожиданно…
А когда Полли привыкла, то просто перестала замечать цвет его кожи и увидела, что мальчик он действительно симпатичный.
Огромный, черный, как эбеновое дерево, с гладкой блестящей кожей, туго обтягивающей высокие скулы, с миндалевидными глазами и копной тонких легких косичек. Ходил он, будто танцевал, и от него словно исходило тепло солнечных лучей. А еще Полли подозревала – хотя никогда бы не рискнула облечь свои подозрения в слова, – что сил у него как у жеребца.
– Он полюбил другую?
– Нет! С чего ты взяла?!
– А может, и да, Лиза, дорогая моя. Такой симпатичный мальчик.
– Ну и черт с ним!
– А ты не будешь скучать, доченька?
– Мне скучать некогда, – огрызнулась Лиза. – Мне о карьере думать надо.
– И далась тебе эта карьера! Я вот прекрасно без нее живу.
– Правда? – взвилась Лиза. – Ты вполне могла бы пойти работать, когда папа повредил спину, а так мы все жили на его пособие по инвалидности.
– Но деньги – еще не все. Мы ведь жили очень счастливо.
– Только не я!
Мать подавленно замолчала. Лиза слышала, как она шумно дышит в трубку.
– Ну, ладно, – вздохнула Полли. – А то разорю тебя.
– Прости, мам, – буркнула Лиза. – Я не хотела тебя огорчать. Ты получила мою посылку?
– Ах да, конечно, – заволновалась Полли. – Крем для лица и губную помаду. Спасибо, они чудесные.
– А ты ими уже пользовалась?
– Ну-у-у, – замялась Полли.
– Значит, нет, – строго сказала Лиза.
Она щедро снабжала мать дорогими косметикой и духами, достававшимися ей на работе. Но Полина упрямо отказывалась от всего, кроме привычных дешевых кремов из супермаркета. Как-то даже сказала:
– Деточка, эти штуки для меня слишком хороши.
– Ничего подобного, – вспылила тогда Лиза.
Ее раздражения Полли не понимала. Она даже начала бояться тех дней, когда почтальон стучал в дверь и оживленно говорил: «Опять посылка из Лондона, от вашей девочки», ибо рано или поздно от нее всегда требовали подробного отчета.
Если только в посылке не оказывались книги. Лиза педантично присылала матери все новинки Кэтрин Куксон и Джозефин Кокс, почему-то полагая, что ей нравится вся эта романтическая дребедень про бедных золушек, ставших принцессами. Но однажды Полли сказала: «Дорогая, в последний раз ты прислала мне такую замечательную книжку, ну, про того маньяка, что приколачивал своих жертв к столу для бильярда». Выяснилось, что Лизин секретарь по ошибке отослал не ту книгу, тем самым открыв для Полли Эдвардс новый круг чтения. Теперь она с упоением глотала биографии знаменитых гангстеров и крутые американские боевики.
– Вот бы ты приехала к нам как-нибудь, радость моя. Ты так давно не была дома!
– М-м-м… возможно, я и выберусь, – неопределенно отозвалась Лиза.
Черт побери! С каждым визитом дом, где она выросла, казался ей все более тесным и убогим. В маленьких жалких комнатках, забитых дешевой мебелью, она, со своими накладными ногтями и дорогими туфлями, чувствовала себя ослепительной иностранкой, и ей было неловко от сознания, что одна ее сумочка, наверно, стоит больше, чем старенький диван, на котором она сидит. Но, хотя папа и мама уважительно ахали и охали оттого, какая у них красавица дочка, им тоже было не по себе. Они просто-напросто боялись свою дочь и не знали, как с ней обращаться.
– А может, вы ко мне приедете? – спросила Лиза. Если они в Лондон ни разу не выбрались, хотя это полчаса поездом от Химл-Хэмпстеда, то уж самолетом до Дублина – все равно что на другую планету.
– Что ты, дорогая, папа нездоров, да и вообще…
В воскресенье утром Клода проснулась в отличном настроении. Похмелье ее почти не беспокоило. Теперь можно свободно прижаться к Дилану и с чистой совестью не обращать внимания на его мужские глупости.
В дверях появились Молли и Крейг.
– Идите вниз, – сонно распорядился Дилан, – ломайте что хотите и дайте нам с мамой еще поспать.
Удивительно, но дети послушались, и Клода с Диланом продолжали нежиться в полудреме.
– От тебя чудесно пахнет, – пробормотал Дилан ей в ухо. – Сдобным печеньем. Так сладко… сладкая моя…
Немного выждав, она шепнула ему на ухо:
– Я дам тебе миллион фунтов, если принесешь мне завтрак.
– Что тебе принести?
– Кофе и фрукты.
Дилан ушел. Клода растянулась на кровати, раскинув руки и ноги, как морская звезда, и лежала так, пока он не вернулся с кружкой в одной руке и бананом – в другой. Банан он многозначительно пристроил внизу живота, и, когда Клода устремила на него выразительный взгляд, Дилан изумленно воскликнул:
– Миссис Келли, да вы и впрямь красавица!
Клода рассмеялась, но где-то внутри царапнуло знакомое чувство вины.
Потом они ходили обедать в какой-то ресторанчик, куда можно взять с собой маленьких детей и не чувствовать себя преступниками. Дилан пошел раздобыть подушку для Молли. Высвобождая из дочкиных цепких пальчиков ножик, Клода мельком заметила, как Дилан в чем-то убеждает официантку, а та, тоненькая девушка, почти девочка, млеет оттого, что с нею разговаривает такой красавец.
«Этот красавец – мой муж», – с удивлением подумала Клода. Странное ощущение возникло у нее: знаешь человека лучше, чем себя, – а потом раз, и будто не знаешь вовсе. В последнее время она и не замечала, как блестят у него волосы, как от улыбки на щеках появляются ямочки, как озорно светятся ореховые глаза. Его красота удивила и расстроила ее.
Что там вчера говорила Эшлин? «Вернуть волшебство».
Память открыла картинку: она задыхается от страсти, в животе горячо от желания, песок, она лежит на песке… На песке? Стоп, это не с Диланом, а с Жан-Пьером, сумасшедше-обольстительным французом, с которым она потеряла невинность. Боже, как это было прекрасно! Восемнадцать лет, Французская Ривьера, и он, самый сексуальный мужчина из всех, кого она встречала. А запросы у нее были очень высокие! Но в тот самый миг, когда перед нею предстал Жан-Пьер с его чувственным ртом, пристальным, мрачноватым взглядом и раскованной, истинно галльской пластикой, она решила, что бесценный дар ее девичества достанется ему.
