— Леа, — хрипит он. — Да, детка, соси меня вот так… Вот так, крошка.
Мне кажется, я делаю все правильно, потому что в следующее мгновение я чувствую первые капли его удовольствия. Его член увеличивается от предстоящего оргазма, дыхание становится рванным, и он изливается в мое горло.
Я судорожно продолжаю принимать все, что он мне дает, пока он не изливается до последней капли. Он расслабленно замирает, прижавшись ко мне. Его рука все еще крепко держит за волосы мою голову. В эту сумасшедшую минуту чистого экстаза, он полностью открылся и расслабился, почти опустился на мое лицо, его член все еще у меня глубоко в горле. Я чувствую его вкус на своем языке, постанываю через нос, руки крепко стянуты над головой тканью простыни, пики сосков дерзко смотрят вверх, обласканные прохладным воздухом комнаты. Идеально.
Чертовски, мать вашу, идеально.
Затем он отстраняется, выскальзывая из моего рта, опускается к моим бедрам, раздвигая их, и располагается между ними, легко раздвинув пальцами мои влажные складочки. Мягко и бархатисто проводит языком линию, чувствуя, насколько я влажная и горячая, от внутренних лепестков до пульсирующего клитора. Следующее, что я понимаю, это мой крик от удовольствия.
Его длинные, сильные, умелые пальцы глубоко в моей горячей дырочке. Один палец аккуратно прижимается к тугим мышцам попки, затем он легко толкается, преодолевая сопротивление. Это чувствуется… немного иначе, чем в киске. Более наполнено, немного пугающе, но мне нравится, потому что на этом его ласки не заканчиваются.
Гензель лижет мою киску неспешно, словно… я мороженое. Холодное. Покрытое подтаявшим шоколадом. Этот ласковый, коварный язык заставляет держать мои ноги широко расставленными, приподнимать бедра от матраса, вздергивая попку к верху, так я могу испробовать все ласки его языка.
Я дергаю связанными запястьями, натягивая ткань, потому что я безумно сильно хочу схватить его за волосы и прижать сильнее, схватить его, как он держал меня до…
Меня до…
Его язык... Мягкий, теплый, словно прикосновение бархата к коже, он согревает и невероятно бережно скользит по моей плоти.
— Леа, — выдыхает он между моими влажными складочками.
Кончиком языка он рисует круги вокруг клитора, затем его губы смыкаются на нем, нежно посасывая, одновременно подразнивая языком и слегка прикусывая зубами.
Его пальцы глубоко в моей киске наполняют ее: растягивают, толкаются до боли; но боли в приятном смысле.
— Это так хорошо.
Его язык скользит вверх-вниз по сердцевине киски, потом поднимается вверх по припухшим складочкам, и нежно кружит вокруг клитора.
Он развязывает мои запястья и опускает руки. Удерживая ладонями внутреннюю сторону бедер, он неспешно толкается в меня на всю длину.
Я кричу.
Я впиваюсь ноготками в его упругие ягодицы, и он стонет от удовольствия.
— Сильнее. Сильнее, Леа.
Я стискиваю изо всех сил и даже больше, мой оргазм прорывается наружу, не сдерживая свое наслаждение, я впиваюсь сильнее в его задницу. Только когда сознание немного проясняется, начинаю волноваться, насколько сильно могла поранить его ногтями. Немного позже я ощущаю, как напряжение покидает его тело, он наваливается на меня, в последний раз сильно толкаясь, и я ощущаю его член каждой клеточкой моего влагалища. Его голова опускается на подушку, он кончает.
А затем… наступает утро.
Он спит на одной кровати. Я на другой. Но, эй… нет стены.
Я немного утомлена от замечательного ночного сна, я даже не могу вспомнить толком, как все произошло.
Сегодня все иначе.
Возможно, это прохладный горный воздух превращается в солнечный свет, бледный и подернутый дымкой, как тень воспоминаний. Возможно, это булочки с корицей, которые я не ела с того лета, когда мне было тринадцать, а Лана сходила с ума по всем вещам с корицей, вынуждая нас присоединиться к ее недельной диете из хлопьев с корицей. Возможно, это из-за того, что я проснулась рядом с ним. То, как он лежит, опираясь головой на руку, а его взгляд скользит по мне, практически собственнически. Вожделеющий.
Мы не разговариваем, он просто смотрит на меня, но я могу сказать, что когда он пересекает комнату и открывает одну из занавесок, затем развернувшись, идет в сторону ванной, он вовсе не сердится. Он не такой, как вчера.
Он скрывается в ванной, и я слышу, как он включает душ, поэтому, схватив простынь с кровати и завернувшись в нее, направляюсь в мою комнату, чтобы одеться. Как только я приближаюсь, дверь ванной распахивается прямо передо мной. Пар вырывается из ванной комнаты, посреди которой стоит он, с полотенцем, обернутым вокруг бедер.
— Я включил тебе душ, — просто говорит он.
Затем он делает шаг в небольшой коридорчик и кивает головой в сторону ванной комнаты.
Внутри меня все пульсирует:
— Спасибо.
У меня нет с собой ванных принадлежностей, но будь я проклята, если не получу наслаждение от душа, который он включил для меня, поэтому я вхожу внутрь, закрываю дверь, сбрасываю с себя простыню и, взяв отельное мыльце, захожу в кабинку.
— Аххх, — выдыхаю я.
Что может быть лучше, чем приятный, горячий душ.
Через пару секунд, я слышу, как открывается дверь, и мое сердцебиение ускоряется. Занавеска немного отодвигается, и на боковине ванной появляются мое мыло и шампунь.
— Не торопись, — говорит он. Я наблюдаю, как движется его большая рука, закрывая занавеску. Затем он уходит.
Я делаю, как он сказал, и не торопясь намыливаю свое тело. Я думаю о последней ночи с ним, не в состоянии избавиться от воспоминаний о его великолепном «стволе». Раньше я смеялась над тем, когда Лана так называла член, но теперь я с ней согласна. Когда он такой большой, идеальный, другого слова не подобрать.
Пока я мою волосы, мои мысли возвращаются к дому Матери и к тому дню, когда она украла меня. Я проигрываю воспоминания в памяти, хоть меня от них тошнит, или возможно, это от горячей воды. Выключив душ, вытираюсь, тем временем, дверь вновь открывается, и он закатывает внутрь мой чемодан.
Он шустрый. Его рука, быстро появившись, снова исчезает.
Мои пальцы дрожат, когда я наношу макияж и сушу волосы. Входя в комнату, отмечаю, что он надел черные джинсы, другую пару ботинок — эти коричневые, недешевые, — и зеленый свитер, который подчеркивает желтые крапинки в его глазах.
Я смеюсь, потому что его волосы влажные, значит, он тоже принимал душ.
— Что смешного? — его губы едва заметно изгибаются, будто он соглашается с чем-то, но не совсем уверен с чем именно.
