Потираю рукой затылок. Я понятия не имею, кто она такая, и боюсь, что это может быть одна из тех ситуаций, когда я должен бы помнить ее, но... алкоголь. Она жестом приглашает меня следовать за ней к двери сбоку от стола, подперев дверь ногой и схватив пластиковую чашку.
— Я все время прихожу послушать, как ты поешь в «Типси». — Оглядывается на меня через плечо, ставя чашку под автомат со льдом. — У тебя невероятный голос.
— Спасибо.
— Однажды ты станешь знаменитым.
— О, ну не знаю, — смеюсь я.
— Так и будет. — Она протягивает мне чашку и выходит из комнаты. — Вот увидишь.
— Что ж, спасибо за вотум доверия, но я не очень-то увлекаюсь всей этой славой.
— Сексуальный и скромный, да? — Она прикусывает губу. — В следующий раз, когда увижу тебя, подойду поздороваться.
— Конечно, — говорю я, подмигнув, прежде чем пересечь холл и вернуться в бабушкину комнату.
В комнате другая медсестра, не та, что была, когда мы приехали. Она стоит ко мне спиной, темные волосы собраны в неряшливый пучок, и синий халатик сидит на ней идеально. Девушка стирает имя старой медсестры и начинает писать свое зеленым маркером.
Протягиваю бабушке чашку со льдом, которую она ставит на стол. Я уставился на ней в замешательстве.
— Мне казалось, что у тебя пересохло во рту, — говорю я.
— Тебе просто повезло, что пришла она, — ворчит бабушка, кивая на девушку подбородком. — Сорвала мой план побега.
— Меня зовут Ханна, — говорит медсестра, привлекая мое внимание. — Я позабочусь о вас до конца смены. — Она закрывает маркер крышкой и разворачивается, а я уже улыбаюсь.
— Привет, — говорю я.
Ее глаза распахиваются от неожиданности и, черт возьми, она очаровательна.
— Привет, — выпаливает Ханна.
— Никак не можем перестать натыкаться друг на друга.
— Вы двое знаете друг друга? — спрашивает бабушка.
— Типа того. — Я пожимаю плечами.
— Ну, — начинает бабушка, — в зависимости от того, что он имеет в виду, мне, возможно, придется извиниться за его действия.
Ханна смеется.
— Он работает на моего отца.
— О, — говорит бабушка, взглянув на меня и подмигнув. — Я вижу.
Раздается быстрый стук в дверь, прежде чем она распахивается, и какой-то высокий парень в медицинской форме просовывает голову в комнату.
— Эй, я должен отвести мисс Грейсон на компьютерную томографию, но у меня проблемный пациент, сможешь отвезти ее для меня?
— Никаких проблем, Майк, — говорит Ханна, отключая провода от кардиомонитора. — Мы сделаем вам быструю компьютерную томографию, мисс Грейсон. — Она пинает что-то на ножке больничной койки. — Стандартная процедура.
Ханна хватается за перила кровати и начинает толкать. Я встаю с другой стороны, и она перестает катить кровать.
— Ты не можешь этого делать.
— Почему? — Я пожимаю плечами. — Это моя бабушка.
— Больничная политика. — Она нажимает кнопку открытия двери на стене и улыбается, прежде чем вкатить кровать в дверной проем. — Я вернусь через минуту.
И с этими словами дверь за ней закрывается.
Откидываюсь на неудобное больничное кресло, достаю из кармана телефон и прокручиваю страницу Facebook. Ухмылка появляется на моем лице, когда я набираю: Ханна Блейк. У нас ровно сто общих друзей, и в таком маленьком городке, как Рокфорд, я понятия не имею, как мы никогда не сталкивались с ней раньше. На ее странице нет ничего, кроме фотографий ее семьи. Фотографии пляжа. Вдохновляющие цитаты из Мэрилин Монро и матери Терезы. Ее выпускной в колледже. Вот теперь становится понятно, почему мы раньше не встречались. Она хорошая девушка — по крайней мере, по сравнению с такими, как Бритни Суинсон, к которым я привык. У нее есть цель и стремление, а ещё она из хорошей семьи.
Через несколько минут дверь открывается, и Ханна входит внутрь.
— Твоя бабушка что-то с чем-то, — хохочет она.
— Это точно.
— Она пыталась подкупить меня, чтобы я отпустила ее, говорила что-то о виски и о том, что тебе нужно поесть.
Я смеюсь.
— Бабушка думает, что виски лечит все. Она держит его в своей аптечке.
Ханна улыбается, прежде чем вытащить что-то из переднего кармана своего халата.
— Я принесла тебе энергетический батончик из комнаты отдыха для персонала. Надеюсь, это поддержит тебя, пока они не привезут ее.
Такой простой и в то же время милый жест. Забота. За исключением бабушки, я не привык к такому от других людей. Поднимаюсь со стула и подхожу к ней, взявшись за стойку. Меня что-то притягивает, словно гравитация. Что-то такое знакомое. Что-то в ней есть такое, что это кажется правильным, хотя я знаю, что разрушу ее.
Прядь ее волос выбилась из пучка, и я заправляю её за ухо, намерено проводя пальцами по ее подбородку. Такие маленькие прикосновения только заставляют меня хотеть большего.
Она робко опускает взгляд, и нежнейший румянец окрашивает ее щеки. И именно эта невинность заставляет мой желудок сжаться. Большинство девушек, которых я встречал — большинство девушек, которые интересовались мной — были раскрепощенными. В сексуальном плане…
— Им не потребуется много времени, чтобы понять, что происходит. Она живет с тобой? — спрашивает Ханна, доставая из кармана ручку.
— Нет…
— Ты заботишься о ней?
— Ну, мы вроде как заботимся друг о друге.
На ее губах появляется нежная улыбка, и мне почему-то кажется, что она пытается что-то доказать самой себе. Она щелкает ручкой, открывая и закрывая ее, пока взгляд скользит по моему лицу, останавливаясь на моих губах.
— Я знала, что ты не такой плохой.
— Иногда даже плохие мальчики могут любить своих бабушек.
Ханна смеется, продолжая щелкать ручкой.
— Наверное.
Мы стоим так в тишине некоторое время, и пока она беспокойно переминается с ноги на ногу, я могу думать только о том, какими мягкими будут ее губы на моих.
— Ну, я должна пойти проверить других моих пациентов... — Ханна сует ручку в карман и направляется к двери, еще раз оглянувшись, прежде чем проскользнуть в щель.
Вот дерьмо.
Тру руками лицо. Я всегда представлял, что именно такую девушку смогу полюбить, и почти уверен, что это ужасная новость для нас обоих.
Бабушку выписали в десять утра следующего дня, и в следующий понедельник она должна обратиться к неврологу. Она сказала, что не вернется, но все, что мне нужно было сделать, это пригрозить, что больше не повезу ее в церковь, и та согласилась.
— Не трать зря энергию, — ворчит бабушка, когда я включаю свет в гостиной. — И я не инвалид, Ной.
Бабушка шаркает мимо меня прямо на кухню. Тяжело вздыхаю, прежде чем плюхнуться на диван. Я чертовски устал от того, что провел в больнице всю ночь. Слышу, как открывается дверца шкафа на кухне и звякает посуда.
Бабушка входит в комнату со стаканом виски в руке и плюхается в кресло. Она приподнимает седую бровь и поднимает бокал в тосте.
— Эти доктора ничего не смыслят. — Затем выпивает виски. — Виски и молитвы. Это все, что мне нужно.
Все, что я могу сделать, это покачать головой.
Кивнув, она ставит стакан на столик и со стоном откидывает подставку для ног.
— А теперь оставь меня в покое, я немного отдохну. Эти ужасные больничные койки, спишь как на мешке с картошкой. — Она закрывает глаза и складывает руки на животе. — Иди.
Застонав, поднимаюсь с дивана и направляюсь к двери.
— Я оставлю тебя в покое, но сегодня я останусь здесь на ночь.
— Прекрасно, — ворчит она, устраиваясь поудобнее в кресле.
Солнце нагревает мою кожу в ту же секунду, как я ступаю на старое крыльцо. Вдыхаю сладковатый аромат кустарников. В Алабамском лете есть что-то спокойное и размеренное. Сколько бы мне ни было лет, стоя на этом крыльце и глядя на поля, я чувствую себя ребенком. Звуки и запахи вызывают чувство ностальгии. Когда ты ребенок, у тебя все еще есть то, что называется «надежда», у тебя есть мечты. Ты думаешь, что можешь все. И за то время я бы сейчас заплатил хорошие деньги.
