Ознакомительная версия.
Попрощались они как-то невесело. Отчего бы это?
Полночи Стаська вертелась, крутилась, вздыхая тягостно, всё носились в голове обрывки каких-то тревожных, отгоняемых мыслей, впадала, как в омут, в короткий сон-забытье, просыпалась испуганно и начинала снова ворочаться неугомонно.
Диван, на котором она устроилась в гостиной, уступив свою большую кровать-лежанку в спальной «хорошему доктору», не имел к ее растревоженному состоянию никакого отношения. Этот монстрик, как и кровать, радовал, можно сказать, потрясал своей монументальностью и при раскладывании превращался в трехместный, что вдоль, что поперек спортзал спальных возможностей. Стася сама, долго и упорно, выискивала себе «диванчик» не хилых размерчиков, не огрызок какой и примерялась, проводя в магазинах полевые испытания посредством укладывания тела на предлагаемые поверхности.
– Что ли, не в меру ты впечатлительная, Игнатова? Или барышня нервная? – выдвигала предположения своего беспокойства Стаська.
Вставала, плелась в кухню попить водички, посещала туалет, снова ложилась… и все повторялось.
Часа в три ночи Стася сдалась. Откинула одеяло в сторону столь решительным резким жестом, что оно разноцветной бабочкой упорхнуло через спинку дивана на пол. Ворча под нос нелицеприятные характеристики самой себе, Стаська подняла одеяло, бросила его на диван и пошагала в кухню, исконно российское пристанище от всех забот.
– Хватит! – приказала себе госпожа Игнатова строго. – Все! Набаловалась! Давай напрямую!
А напрямую, откинув пенообразный камуфляж, из предлагаемых поводов своего беспокойства и бессонницы, выходило только одно:
– Итак, Станислава Романовна, – обратилась к себе она, – по всему получается, что угодила ты со всего размаху в обстоятельства непреодолимой силы, именуемые в народе просто и изящно: попадалово! Или по-домашнему, с намеком на изыск: попадос! Поздравляю!
Она включила чайник, достала чашку, заварку и машинально заварила себе чаю, а что еще делать в три часа ночи на кухне после таких открытий? Оно, конечно, можно и коньяку либо водочки дернуть за помин былой беззаботной жизни, но у крайне редко пьющей Стаси в доме спиртного не имелось.
Встав у кухонного окна и попивая маленькими глотками обжигающий чай, Станислава разглядывала ночной урбанистический пейзаж.
О чем думает женщина, стоя ночью у окна? Как правило, о горестном и печальном – о радостном видят счастливые и сладкие сны, смеются и делятся своей радостью с окружающими. О фатальном думают в одиночку.
Ночью у окна. И днем, и утром, и вечером, и не только у окна – везде.
Ну и чем таким она мучается? Какое такое горе-то?! А?!
Руки-ноги на месте, голова тоже, работа есть, деньги зарабатывает, родственники – слава тебе, Господи! – живы-здоровы и в полном порядке!
– Что ты переполошилась? Ничего не случилось же! – сделала она последнюю попытку уговорить свое мечущееся сердечко.
Быстро поставив чашку на подоконник, пока не передумала, Стаська на цыпочках пробежала через коридор в спальню, стараясь не шуметь, вошла, включила ночник у кровати и стала рассматривать причину своего «попадалова».
Степан Сергеевич Больших спал, перевернувшись на спину, раскинув руки и ноги, как в русском поле, предоставившем просторы для отдыха, практически скинув с себя одеяло, лишь уголком прикрывшее часть левой ноги и кусочек трусов-боксеров с незатейливым рисунком ромбиком – любуйтесь! – во всей красе, полностью соответствующей фамилии тела.
Сон и отдых, пусть и непродолжительный, но исцеляющий, приглушил серый оттенок с кожи лица, поубавил теней вокруг глаз и височной желтизны.
«Сколько ему лет? Виски седые, и в волосах пряди седые, на лбу морщины. Мужские такие морщины. Я о нем вообще ни черта не знаю!»
Думала Стаська, совершенно бесцеремонно, без глупых зазрений совести, разглядывая спящего мужика. Она постояла еще немного, порассматривала его, вздохнула тихонько и вышла, выключив свет.
«Странная штука – жизнь! – смиренно рассуждала Стася, вернувшись к своему чаю и наблюдениям. – Человек привыкает к определенным обстоятельствам, уживается в них удобно, и ему кажется, что это навсегда. Мы никогда не готовы к переменам, и ничего не предвещает, не предупреждает, но в одну секунду происходит что-то – и бац! Ты в новых обстоятельствах и «Здравствуй, новая жизнь!» Ехал себе, ехал, подпевал песенкам из радио, радуясь одиночеству в собственной машине, – и хлоп! Авария, или человек выскочил прямо тебе под колеса, и ты виноват! И все! Привет семье – попадалово полное! Или голова закружилась пару раз, ты к доктору, а он тебе диагноз из серии «Вы теперь инвалид!» Да что угодно! В один миг! Вон, инфаркт у соседа, а тебе дверь такой вот доктор открывает! Приплыли! Всё!»
Станислава Романовна Игнатова, разглядывая пустынную ночную улицу через кухонное окно, с ясностью прозрачного утра понимала, что все теперь переменилось.
С того момента, когда заспанный мужик в незастегнутых до конца джинсах распахнул перед ней дверь, началась ее новая жизнь.
До этого была старая, без Степана Больших и намека на возможное его присутствие в пространстве.
А теперь началась новая.
И наверняка все так же без его непосредственного присутствия. Теперь Станислава Игнатова живет со знанием, ежесекундным чувствованием существования в этом мире, городе, в одном временном пространстве, в параллельных непересекающихся проживаниях Степана Больших – это да!
Фатально и навсегда.
Инъекция в кровь, двадцать пятый кадр кодировки мозга.
А вот вместе, рядом, одной жизнью – господи боже мой! – извините, мадам Игнатова, с вашим-то везением…
Это не влечение, не влюбленность, не страсть безумная, все гораздо хуже и уж точно из разряда судьбоносных дел.
Назвать это любовью не позволял разум.
Что такого есть в этом мужике, что в один момент, в одну секунду перевернуло ее жизнь, вломившись без спросу, став жизненно необходимым?
– И стою я такая, «по колено в шоке»! – подытожила Стаська. – Ну и ладно! Чего уж теперь!
И еще посмотрим!
Она резко выплеснула остатки чая в мойку. Жидкость плеснула о борт, послав порцию брызг на шелковую пижаму Стаси.
– Все предатели! – поругала обстоятельства Стаська.
Она забралась в уютное тепло дивана и громко дала себе установку:
– Я сплю! И ни о какой такой фигне и не думаю!
Взбила подушки, устроилась на боку, подоткнула вокруг себя удобненько одеяло, повозилась и затихла, настраиваясь на сон.
Минут через пять наступившей ночной тишины раздалось громкое и четкое заявление:
– Твою мать! – обозначила обстоятельства Станислава Романовна, филолог, знающий в совершенстве четыре иностранных языка, дочь известных талантливых музыкантов и племянница бомондной княгинюшки, на дополнительном пятом, факультативно-народном языке.
Ознакомительная версия.
