не желаю этого, но отчетливо улавливаю в собственном голосе капризные нотки. – И не десять, а девять с половиной.
– Мой тебе совет: рассматривай это время как отпуск и используй его, чтобы подумать над своим будущим, – покровительственным тоном произносит Крестовский.
– До того, как вы появились в моей жизни, у меня все было хорошо в настоящем! – не выдерживаю я, но быстро беру себя в руки.
– Твой муж – игрок, который ради одной ставки отдал тебя мне как вещь, – напоминает безжалостно. – У тебя просто не могло быть все хорошо в настоящем.
– Думаете, я этого не знаю? – резко поворачиваю голову и тут же натыкаюсь на тяжелый взгляд прищуренных глаз мужчины. – Но он не играл больше года. Он завязал. Посещал психолога. Обещал мне… Все было хорошо, а потом приехали вы и…
– То есть, мы опять возвращаемся к тому, что это – моя вина? – спрашивает жестко, пронзая меня ледяным взглядом.
– Он рассчитывал, что вы ему поможете… – обрываю фразу, понимая, что пора закончить этот разговор, ведь тема моего мужа и его пагубной страсти никак не касается Стаса.
– Тогда он еще больший дурак, чем я о нем думал! – перебивает Крестовский раздраженно.
Я отворачиваюсь от него и невидящим взглядом смотрю в иллюминатор. Он, конечно, во всем прав. Случившееся – ни разу не его вина. Денис действительно дурак, а я – наивная дурочка, которая никак не перестанет верить в сказки. Сглатываю горечь во рту и крепче стискиваю пальцами подлокотники кресла. Чувствую, как от непрошенных слез обиды и ярости набухают веки, но изо всех сил держусь. Нельзя мне плакать. Нельзя. Сейчас как никогда важно оставаться сильной.
До конца полета между нами висит напряженное молчание. И хотя я время от времени ощущаю на себе заинтересованный взгляд синих глаз, молчание мой спутник не нарушает. Вот и славно. Все равно говорить нам не о чем, а ссорится я устала – со вчерашнего вечера словно постарела на несколько лет.
В Шереметьево нас ждет автомобиль с водителем, копия того, который возит Крестовского в Калининграде. Все время, пока мы едем в город, мой спутник висит на телефоне, оставляя меня предоставленной самой себе. Рассеянно смотрю в окно, слушая, как он отдаёт приказы невидимому собеседнику: особо не вникаю в текст, но понимаю, что речь идет о вложении крупной суммы денег в стройку. Крестовский говорит ровно и твердо, но по тому, как время от времени в голосе проявляются ледяные ноты, понимаю, что разговор у него не самый простой. Даже ежусь от дискомфорта – не хотела бы я, чтобы подобным образом он обсуждал что-то со мной.
Московская квартира мужчины расположена в потрясающем старинном здании на Патриках. Роскошная. Просторная. Очень стильная. С шикарным видом на пруд, модной мебелью и подлинниками картин современных художников на стенах.
– Можешь занять одну из гостевых комнат, – говорит Крестовский, снимая пиджак и небрежно бросая его на обтянутую бархатом кушетку у входа.
Закусываю губу, чтобы не издать вопль радости. Подсознательно я все время в пути боялась, что он скажет мне спать с ним, как в Калининграде, а теперь испытываю такое облегчение, словно гора свалилась с плеч. И даже ссорится с ним больше не хочется.
– У вас красиво, – говорю любезно, продолжая изучать стильное пространство.
– Спасибо, – отвечает лениво, не сводя с меня задумчивого взгляда, от которого меня одолевает робость.
– Где расположены гостевые комнаты? – уточняю, прочистив горло.
– Прямо по коридору. Первая и вторая дверь слева, – спокойно произносит Крестовский..
– Тогда я пойду, – роняю я.
Крестовский бросает взгляд на часы, потом в упор смотрит на меня:
– Мы выезжаем в шесть тридцать. Будь готова. Если нужна какая-то помощь – говори.
– Помощь? – уточняю непонимающе.
– Не знаю, как ты привыкла готовиться к важным мероприятиям, – поясняет он. – Можно отдать твоё платье консьержу, чтобы погладили. Макияж, укладка…
– Спасибо, я справлюсь сама.
На этот раз ничего не отвечаю. Просто киваю и, взяв за ручку свой компактный чемодан, везу его за собой в направлении гостевых комнат. Там я распаковываю нехитрый гардероб, который собрала для меня Маринка, развешиваю на плечики два вечерних платья и расставляю на полочке в ванной косметику. Чем еще заняться я не знаю, поэтому просто сажусь на кровать и, поглаживая пальцами бархатистую ткань покрывала, думаю о том, что мне делать дальше. В глобальном смысле, разумеется, потому что в ближайшие десять дней решения о своей судьбе я принимать не могу.
Вдох. Выдох. Еще один вдох. Медленный выдох. Кровь шумит в ушах. Ком в горле. Стук сердца в желудке. Взмах щеточкой туши по ресницам. Мазок помады по губам. Волосы струятся по плечам. Серьги в уши. Обручальное кольцо на пальце. Скованная улыбка собственному отражению в зеркале, которая не касается глаз. Я готова.
В назначенное время выхожу из комнаты и в роскошной гостиной нахожу Крестовского, который, засунув руки в карманы, стоит ко мне спиной и задумчиво смотрит на сгущающиеся за окном сумерки.
Стук моих каблуков заглушает толстый ковёр, и вообще я стараюсь не шуметь, но оставаться незамеченной мне удается недолго. Каким-то шестым чувством ощутив мое присутствие, Крестовский резко разворачивается. Долго ничего не говорит – просто смотрит. И я почти физически ощущаю, как он ощупывает меня своим взглядом.
Продолжительное молчание начинает меня нервировать. Может быть, ему не нравится платье? То, как я выгляжу? Это не должно меня волновать – я не просилась идти с ним и даже обрадуюсь, если он позволит мне остаться в квартире, но почему-то волнует.
– Вы не сказали мне, какой дресс-код… – начинаю я.
Он подходит ко мне и остановившись всего в двух шагах от меня поднимает руку и медленно проводит указательным пальцем вдоль скромного V-образного выреза кружевного платья.
– Выглядишь прекрасно, Александра, – его потемневший взгляд падает на мое лицо.
Кожа в тех местах, которых касается его палец, начинает гореть. Не боясь показать свою слабость, делаю инстинктивный шаг назад, вызывая ироничную улыбку на лице мужчины.
– С тобой все в порядке? – спрашивает он.
– А как вы думаете? – откликаюсь глухо, не в силах сдержать судорожный вздох.
– Не думаю, что тебе захочется услышать то,
