Достаточно пяти минут в их обществе, чтобы понять, что сталь вместо эритроцитов в крови передаётся по наследству.
— Ну, лучше уж заниматься клоповником, чем обдирать людей до нитки в твоём банке.
На выпад отчим реагирует абсолютно спокойно. Смею предположить, что он и не такое слышал за всё время своей работы.
— Что-то я не заметил, что ты двадцать один год брезговал пользоваться этими деньгами.
— Стыдно, каюсь, — не стыдно и не кается. Голову даю на отсечение, что Егору вообще нет дела до людей. — Именно поэтому на двадцать второй год я понял, что нам с тобой не по пути.
И снова совершенно невозмутимая реакция. Кайманов старший так спокоен, будто бы даже не сомневается, что всё равно будет так, как хочет он.
— Играйся ещё пару месяцев, как повзрослеешь, дай знать, будет о чём с тобой поговорить.
Эдуард принимается обратно за ужин, Кай же в этот момент взирает на него так, будто ждёт не дождётся, когда уже отец дойдёт до того куска, которым непременно подавиться.
Как же я люблю эти семейные ужины, настоящая идиллия. Все друг друга ненавидят — главное в этом деле стабильность.
— Кажется, ты хотел нам что-то сообщить, — напоминает Егор, подсказывая отцу, что уже надоело его общество, — или это замануха такая, так как по другому поводу компанию тебе больше никто не составляет?
Надо отдать должное, Кайманова старшего и это не шибко задевает. Честное слово, бронежилет вместо нервов.
— Хотел, — отзывается он и как-то даже приободряется. Хотя, когда смотрит на меня, оптимистичный его настрой утихает. — Но это больше для Лины новость, нежели для тебя.
Я чуть второй раз не давлюсь водой, не вовремя решая попить. Замираю со стаканом у губ и настороженно смотрю исподлобья на сводного брата. Не понятно почему, но все мои инстинкты именно в этот момент воют “опасность”, и точно знают, от кого она исходит. Однако младший в упор смотрит на главу семейства хмурым взглядом, словно совсем не чувствует, что я прожигаю в нём дыру. Отчим же смотрит в этот момент на меня, я набираю побольше воздуха в лёгкие, словно точно знаю, что скоро он мне очень понадобиться, и перевожу взгляд на Эдуарда.
— Для меня? — удивления не выходит, скорее чёткое опасение.
Отчим кивает.
— Да, Лина, — я вижу, как он мрачнеет, уже подсказывая мне, что не хотел бы вообще об этом говорить, но паузы долгой не делает, так как Кайманов не тот человек, который тушуется. — Я решил двигаться дальше, так как встретил хорошую девушку, на которой решил жениться, поэтому подаю на развод.
Я не дышу. Буквально.
Сижу, как изваяние, и во все глаза таращусь на отчима, по тысячному разу прокручивая последние слова.
Подаю на развод.
Развод.
Сейчас, не через четыре месяца, как надеялась, а сейчас.
— Нельзя, — выдаю горячо и эмоционально, а у самой руки начинают дрожать.
Это не то, что следовало бы говорить. Но кроме меня никто не знает про мой план, поэтому слова звучат как протест. Возможно, сильное расстройство.
А я разве не в нём сейчас нахожусь? Как по мне, так меня просто распирает от обиды и злости, что хочется разрыдаться.
— Лина, — Эдуард вздыхает.
И смотрит с таким сожалением, словно всё-таки подобное ему не чуждо. Хотя, где сожаление, а где Кайманов? Вряд ли бы он сколотил такое состояние, если бы не шёл по головам так, что все сами сбегали, лишь бы не попасть под обстрел.
Вот и мне бы сейчас сбежать, отступить и, возможно, даже поздравить, нежели пытаться закатить истерику, которая закончится только тем, что скорее всего уже через пять минут меня выкинут за пределы этого дома, но я не могу замолчать.
Как бы смешно это ни звучало, от Эдуарда предательства я ожидала меньше всего.
— Нет, — качаю я головой, не дожидаясь того, что он хочет сказать.
Я сразу это не принимаю, но он всё равно говорит.
— Послушай сначала меня, — начинает он твёрдым и призывающим к послушанию голосом, — ты должна меня понять, Марина уже не та женщина, на которой я женился. Да она нас-то узнать не может, что говорить о том, чтобы быть мне женой? Мне нужна спутница, которая будет лицом нашей семьи. Будет отвечать за банальные женские задачи в доме, чтобы я не думал о том, что должен за всем этим приглядывать, вместо действительно важных вещей.
Обычно, в здравом уме, я бы не осмелилась перебивать Кайманова, но сейчас я даже не думаю, вместо этого презрительно фыркаю, говоря то, что думаю.
— А разве дом и семья — это не самое важное?
— Для мужчины главное — обеспечивать семью, — нажимает он, — быт — это задача женщины, с которой Марина не справляется последние полгода. Если ты ещё этого не видишь, то у нас всё здесь летит коту под хвост, — пламенно высказывается отчим, а я даже где-то на задворках разума отмечаю, что его это действительно сильно волнует.
Вот только мне уже не остановиться, обида буквально жжёт изнутри, распаляя кровь и затмевая ту часть меня, что всегда осторожна.
— Коту под хвост здесь всё летит по другой причине! — цежу сквозь зубы. Да мне не просто обидно, я неимоверно злюсь, что Кайманов совсем не видит очевидного, сваливая всю вину на мать. Если бы он мог хоть немного быть порядочным, открыто не изменяющим мужем, мама бы так и сидела ровненько, довольствуясь новой жизни, а не стала бы искать отвлечения в ночных клубах с молоденькими парнями, что едва ли не мои ровесники. — Кто-то просто должен быть взрослым и ответственным, чтобы не допустить всего этого развала!
И хоть я почти кричу на отчима, он на удивление даже за неуважение не принимает, будто во всём меня понимает и поддерживает.
— Так и я про это, Лина, — нет, всё же не понимает, как всегда и близко не допуская мысли, что мои слова могли быть про него. — Марина занималась своей жизнью, вместо того чтобы быть матерью тебе и Егору!
Егор, к слову, именно в этот момент, глухо усмехается, что Эдуард игнорирует, явно привыкший к язвительности сына, а вот я не смотрю на него совсем по другой причине. Если взгляну, распадусь. Да так, что уже не собрать будет не один осколок моей души. Злорадство, оно будет там — в его дьявольских глазах, смотреть в которые сейчас будет как в бездну ада.
Тем временем Кайманов старший решает продолжить:
— Она сделала свой
