Адвокаты бессильны, Эмиль понимает это и, скорее всего, кому-нибудь приплатит, чтобы меня силой запихали в самолет. Я сидела в сиреневых простынях, раскачиваясь. Перебирала на животе пальцами. Еще утром все было хорошо, я думала о ребенке. Правильно говорят: от тюрьмы не зарекайся. Империя Эмиля рухнет, как песочный замок. Был бы Антон, но из игры выключили обоих, понимая, что он заменит моего мужа во главе группировки. Я не разберусь с его делами. Я вообще не умею поступать правильно. Пока они в тюрьме, у Бестужева развязаны руки.
Я должна вытащить мужа.
Стало совсем невмоготу. Живот сильно прихватывало, поморщившись, я выбралась из постели и набросила халат. Надеюсь, это нервы и ничего больше.
– Сволочь, – простонала я, добрела до ванной и умылась.
Пытаясь дышать глубоко и ровно, словно в родах, я смотрела на отражение, хотя мне хотелось бить эти зеркала, крушить в осколки, чтобы выплеснуть чувства, сводящие с ума по мужу, стоило представить, как его убивают там, запертого в камере и беспомощного.
Боль была сильнее меня, сильнее самоконтроля. Душа попала в черный шторм. Но теперь я не имела на это права – в животе рос ребенок, а мои чувства убивали нас обоих.
Взгляд зацепился за черный бриллиант в кольце. Я прижалась к камню губами, как пьяная, с трудом добрела до кабинета и опустилась в кресло. Эти стены помнили Эмиля и давали прикоснуться к нему в последний раз. Здесь сохранилось незримое присутствие мужа. Вещи на столе лежали, как будто он дома: открытый ноутбук, ежедневник, рядом паркер с золотым пером.
Разлука и страх меня уничтожали. Я больше не могла бороться с разрушительными чувствами, не было такой силы, чтобы обуздать цунами в душе.
Я всерьез начала бояться выкидыша. Разрыдалась, обнимая живот, сдавленный огненным кольцом. Дыхание не помогало – не получалось расслабиться. Некому было звонить, просить о помощи – у меня никого нет. Тогда я взяла тяжелый паркер.
«Эмиль, любовь моя, мое сердце, я за тобой в ад…»
Я писала, пока бессвязная речь не обрела форму и смысл. Писала, пока не заболела рука, а живот не стал мягким. Писала о чувствах к мужу, избавляясь от своего ада, пока голова не стала пустой. Я никогда этого не прочту. Чистые чувства, чистые эмоции всегда читать страшно. Это как болезнь: заново обретаешь боль, которую только что выплюнула, как кровавый сгусток.
Ежедневник я забрала в спальню.
«Эмиль…» – перед сном продолжила я и не могла остановиться несколько часов. Лежала в постели, включив ночник и писала, думая о нем, о малыше и о том, что нас ждет. В окно лупил дождь, а я писала – душе, излучающей боль, хотелось исцеления. Ради себя, нашего сына. Что бы ни произошло дальше, я поняла, что выживу, пока могу рассказывать о чувствах к Эмилю.
Глава 13
– Ох, мне так жаль, дорогая! – в голосе Жанны звучала неподдельная боль. – Как ты там, держишься? Как маленький?
Я удобнее перехватила трубку. Звонок разбудил – накануне я долго писала и поздно легла. Но Жанна бесила меня не поэтому: эти тоска, скорбь в голосе – так сердце болит не за случайную подругу. Ей очень нравился Эмиль. За него она переживает.
– Все хорошо, – скованно ответила я.
– Поддержка нужна? Давай встретимся?
– Не беспокойся.
Почти неделю я не выходила из дома. Боялась захвата, снайперской пули и не знала, кому доверять. Но точно не ей.
– Рома хочет с тобой поговорить, – вдруг сказала она.
Моя рука дрогнула, хотя я собралась отключиться. Она передала трубку мужу.
– Дина? – Воронцов говорил развязно, без малейшей любезности.
Эмиль в тюрьме – со мной больше не нужно считаться. От слов веяло могильным холодом, а я уже усвоила, как эти псы рвут женщин, оставшихся без защиты.
– Что вы хотели? – пролепетала я.
– Товар, – заявил он. – Который забрал твой муж. До того, как этот идиот поедет топтать зону, я хочу получить его обратно. Не буду тебя пугать, ты в положении. Скажи, где груз и живи, таскай мужу передачки.
Он про оружие, которое отжал Эмиль. Вот, что им нужно. Воронцов не знает, где его спрятали. Никто не знает, кроме Антона и Эмиля, иначе бы у меня не спрашивали.
Проблема в том, что и я тоже.
– Я ничего не знаю про ваш товар.
– Так спроси у него, – предложил Воронцов. – Резонно? Или сама вспомни. Он все с Антоном обсуждает, а ты любишь подслушивать, да?
Заметил, что я стояла под дверью, когда они с Антоном прессовали его на вечеринке. Вернее, догадался.
– Я не могу добиться свидания. Это сложно…
– Дам тебе три дня, красавица. Подумай о ребенке. Твой муж полез не в свое дело. Видишь, что бывает с теми, кто считает себя неуязвимым.
Он первым бросил трубку.
Я выбралась из постели и ежась, направилась в ванную. В собственном доме шла, не чувствуя себя в безопасности.
Последние дни я провела, как на иголках. Эмиля перевели в СИЗО, адвокат сказал, что им создают препоны. «Господин Кац кому-то сильно мешает», – предупредил он. Свидания он пока не добился, а в последние два дня вообще пропал. Все это время я пряталась от мира и заполняла страницы ежедневника. Уезжать отказалась – не смогла бросить мужа. Я должна вытащить Эмиля, только не знала как. Надеялась, что все образуется. Знаете, этот мерзкий голос ложной надежды, шепчущий: "Все будет хорошо, все наладится…" Веришь, пока не становится хуже и хуже, только тогда смиряешься с неизбежным.
Я умылась, расчесала длинные волосы, обратив внимание, каким худым и бледным стало лицо, и вернулась на кухню. Ее уже напекло солнцем. Мысли были нерадостными: я не видела выхода. Остановилась у окна с чашкой чая из ромашки и мяты, и вдруг ощутила толчок в животе.
От неожиданности я рассмеялась и накрыла пупок ладонью.
– Что это? – пролепетала я. – Ты чего дерешься, малыш?
Как жаль, что Эмиля нет рядом!
Я долго прислушивалась, надеясь на второй толчок, но было тихо. Моя пятнадцатая неделя… Наш сын толкнулся в первый раз. Незамысловатое движение наполнило меня радостью и странной уверенностью в завтрашнем дне.
Я знала, что мне будут угрожать. Вряд ли тронут – Воронцову нужен товар, да и достать меня непросто, но будут давить, чтобы выбить товар, деньги или недвижимость. Все, что можно отнять у беспомощной жены криминального авторитета. Рано или поздно мне придется выйти из дома. Приближалась двадцатая неделя, а вместе с ней визит к врачу. А рожать мне как?
В кабинете Эмиля я вновь села за стол.
Кресло и раскрытый ежедневник возвращали внутреннее равновесие. Я уже сроднилась с этим местом. Нередко здесь писала, ощущая теплую столешницу под рукой. Если включить настольную лампу, будет уютно и спокойно, словно Эмиль дома. Это придавало сил.
Я с сожалением смотрела на чистую страницу и мысленно соглашалась с Воронцовым. Эмиль полез не в свое дело. Это не его жизнь.
Да, он любит деньги, удовольствия, всегда жил на широкую ногу. Тяга к роскоши привела его в криминал. Но он не из этой среды. У него острый ум, предприимчивость, отличное образование. Он всегда был финансистом, но обстоятельства вынудили его взять в руки оружие. По натуре Эмиль бизнесмен, а не преступник. Может быть поэтому он так и не сумел ужиться с ними, остался человеком.
Телефонный звонок оборвал грустные мысли.
– Алло? – я задумчиво постучала паркером по странице.
– Это адвокат.
Наконец-то!
– Вы договорились о свидании?
– К сожалению, его перевели в карцер за драку с другим заключенным.
– Господи, – выдохнула я. – С ним все в порядке?
– Да, но свидания теперь невозможны. Я предлагал варианты, однако их не услышали.
Я догадалась, что под «вариантами» подразумевались деньги. Адвокат пытался дать взятку. Кто-то нам серьезный мешает, но и убить Эмиля не могут – дело громкое. В новостях крутили кадры с набережной: уважаемый человек пристрелил парнишку, то ли по ошибке, то ли зарвался от безнаказанности. Так это представили.
