В его взгляде сгущается мрак, пронизывая колючим холодом, а лицо напоминает гипсовую маску — такое же белое и неподвижное.
— Серьёзно, что ли? — ошарашено бормочет Лиховский, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Вообще-то, когда шутят, трусы не снимают, — глубокомысленно изрекает Степашка, очевидно, «мозг» этой отмороженной троицы, загипнотизировано глядя, как розовые стринги прокручиваются вокруг моего указательного пальца.
— Что же ты, мачо, язык проглотил? — я буквально сгораю от переизбытка адреналина в крови, когда не глядя, нащупываю карман его спортивных штанов. Взбешенный выдох Беданова разбивается о мой лоб, раздувая пьянящее пламя возмездия. С ума бы не сойти. — Не вставляет, да? Надо же, а снимков так отчаянно добивался. Ну, ничего, теперь у тебя ещё и нижнее бельё есть, для полного комплекта — обложись и радуйся. Главное, меру знай, а то рука отвалится. И с тёзкой своим при погонах поделиться не забудь, ты ж у него исполнительный пёсик.
— Советую забыть о нём, усекла? Сама напросилась. Раз уж приплетать собак, то вспомни лучше одну толковую поговорку: пока сука не захочет – кобель не вскочит. Нечего было хвостом вертеть так радостно.
Круто они спелись! Я ещё и крайняя.
— Это вы про такие снимки, какие я подумал? — озадаченно хмурит брови Лиховский, наблюдая за тем, как я нервно проталкиваю бельё в карман свирепеющего однокурсника.
— Меньше думай, тебе не на пользу, — обрывает его Беда, грубо перехватывая мою руку. — Всё сказала, припадочная?
— Нет, — пищу тоном недобитого комара, морщась от невыносимой боли в кисти. — Приятного просмотра, дрочер. Вот теперь всё.
— Тогда, может, тоже глянешь? — не дожидаясь отказа, он вставляет мне в ухо болтающийся на своём плече наушник и разворачивает телефон таким образом, чтобы я могла видеть картинку. На дисплее тряся полуголыми прелестями, бездарно надрывается кудрявая певичка. Ничего как-либо связанного со мной там нет и в помине. — Если так сильно хотелось обратить на себя внимание, можно было придумать что-нибудь попроще. Например, для начала узнать, что мы обсуждаем. Поздравляю, ты крупно облажалась, детка.
Это презрительное «детка» ещё в пролеске просилось быть забитым ему в глотку, а теперь царапает слух почище улюлюканья Лиховского, измывающегося над покрасневшим Стёпой. Такое уничижительное, что хочется… О, как же безумно хочется треснуть по наглой роже! Чтоб до красноты и отлетевших соплей. Но у меня самой от конфуза чуть пар из ушей не валит и внутри стремительно разливается обжигающий стыд. Вот где он был пару минут назад?
Что я творю?!
— Извини, — порывисто тянусь к его карману, чтобы забрать стринги и едва сдерживаю злые слёзы. Проклятая совесть! Да, Беданов помог испортить мне жизнь, но даже из мести за то, что я о нём нагородила, не выдал наш секрет дружкам. Хоть ему точно разницы никакой. А если теперь передумает? — Я… У меня, наверное, снова температура. Мозг плавится.
Выражение бледного лица становится ещё более мрачным.
— Там нечему плавится. И перестань меня лапать, — цедит он, отбрасывая мою руку. Могу поспорить, если бы не вероятность рукоприкладством подтвердить заслуженность брошенных мной обвинений, то я бы сейчас отсюда «вышла» вместе с дверью. — Погнали, ребят. Ещё чуток задержимся и Степаныч забрызжет слюной весь спортзал.
— Ты тоже не засиживайся, сладкая, — подмигивает Лиховский. — Физрук у нас немного с приветом.
— Разберётся, — пренебрежительно бросает Беда, окидывая меня уничтожающим взглядом и очень тихо, одними губами добавляет: — Ты крупно влипла, бестолочь.
Дверь за троицей хлопает, но никто из них не заботится о том, чтобы приглушить голос, поэтому ещё какое-то время их разговор продолжает долетать до моих ушей.
— Что это, вообще, было?
— Ай, ничего выдающегося, — нарочито громко отвечает Беданов. — Пристала как банный лист. Отказов не понимает, вот и бесится.
Что?!
— Ну и зря ты нос воротишь. Я б её утешил. Ты точно не против?
— Мне начхать. Главное, защиту натянуть не забудь, а то потом «букет» можешь не унести.
— А с виду приличная, — вклинивается Стёпа. Вот он точно единственный среди них, у кого голова хоть сколько-то варит.
— Не смеши. Все эти их приличия и верность пустой звук.
— Ты псих Беда.
— Как скажешь.
Уже не в первый раз он уходит, хладнокровно оставив меня собирать осколки своей гордости. Меня душит необходимость дышать с ним одним воздухом и знобит от одной мысли, что придётся вновь смотреть в эти серые бесчувственные глаза.
Да я облажалась! Дважды. И оба раза он прямо или косвенно мне в том помог. Помог он, а стыдно почему-то мне одной.
Ну почему рядом с Бедановым я творю несвойственные себе глупости? Отчего так остро реагирую на его подначки? Сердце так и обрывается, стоит вспомнить, что ещё целых три пары на мне под юбкой не будет белья. Разве так меня воспитывали?! Позорище.
Шмыгнув в женскую раздевалку, наспех надеваю спортивный костюм, который Анжела с утра предусмотрительно надоумила меня прихватить. Вот спасибо ей от всего сердца! Неожиданно и действительно целесообразно. Ещё бы перцовый баллончик достать, чтобы держать Беду на безопасном расстоянии, если против этой беспринципной бестии вообще что-либо работает.
Господи, во что я опять вляпалась! Одна радость — хуже уже не будет. Некуда.
Некуда? Ну-ну…
Но это я начну понимать чуть позже.
Месть
Этот кошмарный день, кажется, никогда не закончится. Вместо того, чтобы налаживать отношения с сокурсниками, я уже пару минут нервно обвожу ногтем неровности на парте, старательно пряча от них глаза и радуюсь, что никто не спешит со мной заговаривать. А ведь это всего лишь начало третьей пары.
Каждая новая мысль, отравленная присутствием сероглазого беспредельщика, непременно сопровождается одним и тем же вопросом: «Какого чёрта?!» Обеспеченным мальчикам, рассекающим по городу на папиной новенькой Ауди нечего ловить на территории старых складов – это аксиома. Слишком велик риск подвергнуться принудительной ринопластике, настолько основательной, что потом родная мать не с первого раза признает.
Сколько себя помню, между молодёжью центра и складов ведётся негласная война – чистенькие детки законопослушных граждан презирают местный сброд, а воспитанные улицей молодые зверята, так или иначе, связанные с мелким криминалом, яро отвечают им взаимностью. Упаси боже, представителю одной из сторон быть встреченным на вражеской территории после захода солнца.
Так что он здесь забыл? Или машина, манеры, приличный внешний вид – обычная бутафория, чтобы притупить мою бдительность?
Похоже на то.
– О, Беда! Я тебя обыскался. Ты отливать домой, что ли, бегал? – смех Лиховского привлекает моё внимание к открытой двери в тот самый момент, когда в кабинет вваливается дружная троица.
Средняя температура в аудитории сразу же падает на несколько градусов.
– Скоро узнаешь, – загадочно отзывается Беданов, направляясь к своей парте, за которой почему-то сидит в гордом одиночестве, хотя парень явно не изгой.
Обняв себя за плечи, я воровато рассматриваю гибкое поджарое тело, пытаясь угадать, чем он промышляет – воровство, сбыт наркотиков, угоны?
А остальные студенты?
Господи, папа! Неужели сложно было влюбиться в какую-то скромную офисную мышку, живущую где-нибудь подальше от этой свалки? Не стоило так буквально воспринимать утверждение «с милым рай и в шалаше». Этот шалаш облюбовали такие клопы и кровопийцы, что неженкам вроде нас нипочём шкуры не сберечь.
– Долго будешь пялиться?
Я вздрагиваю, перехватив пронизывающий взгляд Беды, сопровождаемый такой же недоброй ухмылкой. В этот момент между нами удачно вырастает Лиховский и бесцеремонно закидывает свой рюкзак на занятую мной парту.
– Не обращай внимания, кое-кто не выспался, – он плюхается на соседний стул, одаряя меня лучезарной улыбкой. – Зато я с удовольствием составлю тебе компанию. Любуйся сколько влезет, а лучше давай вместо пар свалим куда-нибудь, где я смогу полностью утолить твоё любопытство. Что скажешь, погнали?
