Открыв машину, забираю сумку из салона и включаю сигнализацию. При взгляде на стоящего в двух шагах мужчину накрывает нерешительность, но я отбрасываю её как лишний груз.
– Сашка спит с часу до трёх и после девяти вечера, – сообщаю это тому, кто итак должен быть в курсе. – И не забывай, что ты приезжаешь к нему. Не ко мне.
Не оглядываясь, я скрываюсь за дверью подъезда, предчувствуя, что это далеко не все неприятности на сегодня.
Глава 14
– Кира, это ты? – папа выходит в коридор в домашних брюках и вельветовой рубашке поверх футболки.
– Я, пап, – завтра же возьму Сашку и поеду за новой обувью!
Босоножки, состоящие из одних шнурков и высокого каблука, летят в угол, дважды ударяются об стену и падают на пол бесполезной кучей. Я всё-таки победила – у левой босоножки сломан каблук. Сегодня не мой день. Вся неделя не моя.
– С тобой всё нормально?
– Переживу, – хочется рвать на себе волосы от бессилия, но я поднимаюсь и иду за ним в кухню.
Несколько слезинок никак не отражаются на моём лице, и нет никакой необходимости прятаться за кружкой с кофе.
– Как Сашка? – что-то назревает, и я оттягиваю кульминацию как только могу.
– Поел, проиграл, ушёл спать, – его руки со сплетёнными пальцами вновь на столе.
Интересно, что скажет Агата, когда я расскажу ей о Самсонове? Вот уж кто поддержит меня целиком и полностью! Молчание затягивается, но нарушу его не я. Не хочу. Хотя бы не с ним. Последние дни я только и делаю, что отстаиваю себя и свою позицию.
Наивная, надеялась, что хоть здесь смогу подумать в тишине и покое.
– Говори уже, пап! Хватит этого молчаливого укора!
И его прорывает.
– Кира, одумайся! – под его взглядом я с трудом сдерживаюсь. Где поддержка? Где человек, прямая обязанность которого оберегать меня? – Это жизнь и в ней бывает всякое! Не лишай Сашку детства.
– Детства?! – стены старой панельной девятиэтажки не предназначены для громких скандалов. И я сбавляю тон. – В котором мама – истеричка, а папа не ночует дома? Такое детство ты хочешь для собственного внука?
– Когда умерла твоя мать, я готов был отдать её другому, лишь бы знать, что она жива и здорова, – он опустил голову, заставляя чувствовать себя последней дрянью.
– Я – не ты, – у него больное сердце и я усмиряю рвущиеся с губ колкости, – и не боюсь мифической старости в одиночестве!
– По-твоему это всё, – папа обводит рукой кухню, – миф?
– Мне не хватает её не меньше, чем тебе, но я не превращаю из-за этого квартиру в мавзолей! Или ты и правда считаешь, что мама одобрила бы твой демонстративный аскетизм?!
– Инны больше нет! – отрезает он. – И не тебе судить о том, что она одобрила бы, а что нет.
– Не мне.
Я готова обсуждать свой развод, неправильные решения, Хоффмана, в конце концов, но не смерть мамы. Всё-таки хорошо, что папа приехал – будет кому присмотреть за Сашкой.
Телефон, ключи и куртка. Вот всё, что мне нужно этой ночью. У меня нет морального права срываться на кого бы то ни было, поэтому стоит просто уйти.
– Куда ты? – неожиданно растерянный вопрос и неторопливые шаги по коридору.
– Кира! – не отвечаю, быстро закрывая за собой дверь.
Старый обшарпанный лифт с подпаленным потолком и пластиковыми стенами слишком медленный и я сбегаю по лестнице, слыша глухое эхо от удара подошвы о ступени лестницы.
Ехать. Нестись по улицам ночного города, оглушив себя динамиками и не замечая немые слёзы. Сашка не увидит. Никто не увидит, а значит можно окунуться в боль, что снова разрывает изнутри.
Смотреть на влюблённые парочки с цинизмом униженной жены, уязвлённое самолюбие которой требует выйти из машины и просветить молодёжь, чем именно заканчиваются такие вот прогулки под луной.
Предательством.
Замечать гудящие весельем и пошлостью бары с яркими неоновыми вывесками и дизайном в стиле лофт. Сейчас это модно. Интересно, станет легче, если в компании пары друзей окунуться с головой в круговорот ночных огней? Вряд ли.
Улицы практически пусты. Педаль в пол. Плевать на красный. Резкий поворот, визжат покрышки, но Ауди удерживается на дороге. Крузер бы перевернулся. Мелькают улицы и переулки, знакомые и нет, но мне всё равно. Вот только ночная гонка не помогает – от себя не убежать, и я аккуратно паркуюсь возле подъезда, у которого прошло моё детство.
Почему? Почему? Почему? Пластик приборной панели выдерживает, ладони горят. Почему всё ещё так больно? Я выше этого, чувства давно прошли, но что тогда заставляет осыпаться прахом душу?
Двор пуст и даже местные алкаши ушли с насиженных скамеек новой детской площадки. Спасибо очередному кандидату в очередных местных выборах. На небе ни облачка и луна особенно издевательски освещает тёмный салон, придавая коже потустороннее мерцание.
Папа должен был поддержать меня! Меня, а не советские представления о браке и семейных ячейках! Мою жизнь и мой выбор! Сашку, в конце концов, а не доисторическое понятие безотцовщины.
Руки обнимают руль, и бессильно опускается голова. Может записаться к психологу?
– Девушка, с вами всё в порядке? – не знаю, что заставляет вздрогнуть – стук в стекло или резкий звук клаксона. Спать в машине мне ещё не приходилось… – Девушка?
Стук повторяется, пока я устало тру глаза, начисто забыв о макияже. Впрочем, вряд ли после пролитых слёз я выгляжу принцессой.
– Всё хорошо, спасибо за беспокойство, – в некоторых случаях отсутствие уличных фонарей – благо.
Дверь мне удаётся захлопнуть со второго раза. Нажимаю на закрытие дверей и чувствую, как подгибаются ноги, меньше всего ожидая, что меня подхватят.
– Девушка, – укор в тоне незнакомого мужчины приобрёл вселенские масштабы, – разве можно водить в нетрезвом виде! Куда вас проводить?
– Я в норме, – равновесие, наконец, восстановлено.
Неудивительно, что он решил будто перед ним алкоголичка – нервы подорвали все системы организма, и я в прямом смысле валюсь с ног, а парфюм, подаренный Кириллом, заметно отдаёт спиртом. Уже трижды мне приходилось проходить освидетельствование из-за чересчур придирчивых гаишников и трижды оставлять их в дураках. Такая своеобразная забава.
– Я в курсе, что она у каждого своя, – весело хмыкает он, – и моя от вашей заметно отличается.
– Чем же? – мы идём рядом, и то ли он выполняет своё обещание, то ли нам просто по пути.
С этого ракурса я вижу лишь то, что едва достаю ему до плеча и очертания рельефной руки в коротком рукаве футболки.
– Градусами.
Ему бы в клоуны, а то такое дарование пропадает. Отвечать не собираюсь и, похоже, что он этого и не ждёт, открывая передо мной дверь подъезда.
– Я в состоянии подняться на свой этаж! – раздражённо оборачиваюсь. Вот только в отличие от тёмной улицы, на первом этаже горит яркая лампа и взгляд изучающего моё лицо мужчины меняется с каждой секундой. – Проводили до подъезда и хватит!
– Могу проводить до квартиры, – вместо насмешки в голосе звучит неподдельное сочувствие, – и даже заботливо подоткнуть одеяло. А могу предоставить коньяк и компанию.
– А не пойти бы тебе…
– Мы – соседи, – перебивает он, заглядывая в правый от нашего почтовый ящик, – ты из пятьдесят второй?
– С чего ты взял? – это самое быстрый и непринуждённый переход на «ты» в моей жизни.
Тёмные волосы, светлые глаза, слишком загорелая кожа даже для заграницы и зелёная футболка, свободная, но не скрывающая отсутствие пивного живота.
– Туда недавно заехали новые жильцы, – он забирает ворох писем, – Вадим.
– Кира, – любезности закончились, и мы ждём лифт.
В два часа ночи он не нужен никому, поэтому так и стоит на девятом этаже – с того момента как я его вызвала. Поднимаясь, мы молча изучаем расклеенную вокруг рекламу.
– Я из семьдесят второй, – несвойственней мне порыв возобновляет диалог.
– Ты – дочка Игоря Ростиславовича, – констатирует Вадим.
