возможно.
Я хочу сказать, что это все было ошибкой и я собираюсь уйти, но в это мгновение металлические створки лифта раскрываются и Игнат толкает меня внутрь кабины.
— А я думаю, что ты искала меня, потому что хочешь то, что есть у всех. А тебе, Королеве бала, никак не достанется.
От подобного грязного намека мое лицо вспыхивает, и я предпринимаю попытку отшагнуть в сторону, чтобы вернуть себе личное пространство, но Игнат не дает мне этого сделать, пригвождая плечом к стене.
— Отпусти меня. Я хочу уйти, — я дышу в такт скоростным ударам сердца, которое буквально захлебывается гневом и адреналином. — Ты что себе позволяешь, черт подери?
Мама всегда учила меня уходить из тех ситуаций, где мои личные границы нарушают. Прямо сейчас Игнат ткнул меня лицом в мою одержимость им. Да, я одержима этим парнем, но он не имеет права упрекать меня в этом.
Дыхание Игната на моем лице обжигает, а потом я чувствую на себе его руки: одна задирает подол платья, другая обхватывает ягодицу и, больно смяв ее, дергает белье вниз.
— Игнат! Что ты делаешь! — я сопротивляюсь, правда, но желание берет верх.
Дрожь, колотящая мое тело, идет из самых недр, живот наливается ноющей тяжестью, и я упираюсь ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Прямо сейчас все происходит словно по сценарию одного из моих снов.
Запретных снов.
Фантазий.
Лифт раскрывается и Игнат с легкостью закидывает меня на плечо так, словно я ничего не вешу.
— Не веди себя как гребаный пещерный человек! Живо поставь меня на место! — я продолжаю вырываться и бить его по широкой спине, что, к слову, не приносит никаких результатов, учитывая, что Игнат в отличной спортивной форме.
— Как скажешь, Королева бала.
С этими словами он ставит меня на ноги, только мы уже находимся в прихожей его квартиры. Он закрывает входную дверь на замок, и этот звук эхом отдается в моей голове. Но мне не страшно. Ни капли. С Игнатом я всегда чувствую себя в безопасности, но ему об этом незачем знать.
— Ты собираешься изнасиловать меня? — я скрещиваю руки на груди в защитном жесте и приподнимаю бровь, демонстрируя свою сучью натуру. Надеюсь, он не заметит, как дрожат мои пальцы и нервно дергается горло.
— Хм, хочешь сказать, что ты меня не хочешь?
Его слова застают меня всрасплох, и, видмо это написано на моем лице, судя по самодовольной ухмылке на лице Игната. И я испытываю искушение стереть это самовольство с его богоподобного лица.
— Да, ты мне противен.
— Прекрати говорить то, что ты не имеешь в виду, если не хочешь, чтобы я заткнул твой рот одним приятным для меня способом.
— В твоих мечтах… — я не успеваю договорить, когда он хватает меня за бедра и тянет на себя так, что я впечатываюсь в его рельефное тело.
Мои кружевные танга с беззвучным шелестом падают на пол, и теперь руки Игната беспрепятственно ощупывают мои бедра, больно сдавливают ягодицы и скользят между ними, раздвигая мои влажные складки.
— Прекрати… Я на тебя в полицию заявлю.
Глаза Игната сосредоточенно смотрят в мои, когда он проникает пальцами внутрь меня. Я настолько поражена происходящим, что перестаю сопротивляться и, захлебнувшись вдохом, машинально вцепляюсь ногтями в кожу его плеч. Никто и никогда не касался меня там.
Никто.
— Тебе нужно кричать, — губы Игната шевелятся на уровне моих глаз. — Кто-нибудь услышит и обязательно придет тебя спасать. Так что лучше кричи, Злата. Потому что я собираюсь тебя трахнуть.
Я напрягаюсь связки, готовясь сделать именно так, как он говорит: позвать на помощь, — но крика не выходит. Есть лишь задушенные стоны, оттого что он продолжает трогать меня там, где не имеет права.
— Молчишь, — голос Игната хриплый, голодный взгляд выжигает узор на моей коже. — Потому что тебе это нравится.
— Я тебя ненавижу.
— Осторожно. Не забывай, что ненависть — это любовь на стероидах, — на лице Игната нет ни ухмылки, ни дразнящей насмешки, только чистое напряжение. — Что ты хочешь увидеть? Как я целую других? Или как я трахаюсь с кем-то, пока ты прикусываешь язык, строишь из себя неприкосновенную принцессу с золотой ложкой в заднице, и тайно мечтаешь быть на месте этих девушек?
— Пошел ты в задницу.
Эти слова буквально выбивает из моей груди, потому что Игнат поворачивает меня лицом к стене. Его ладонь больно сдавливает грудь через ткань платья, эрекция под джинсами вонзается в кожу. Меня лихорадит так, что зубы стучат друг о друга. Этого не может происходить на самом деле. Игнат и я. И мы собираемся сделать то, о чем я так долго мечтала.
— Только в твою восхитительную задницу, Королева бала.
Я запускаю руку Игнату в волосы и с остервенением царапаю кожу, надеясь пустить кровь. В ответ его подбородок вдавливается мне в макушку, и, судя по движениям рук и доносящемуся шороху, он расстегивает джинсы.
— Сколько у тебя было парней, Злата? — его дыхание тяжелое и голос сиплый. — Я заставлю тебя забыть о всех придурках, что побывали в тебе.
Его член, массивный и горячий, упирается мне между ног и начинает проталкиваться внутрь, заставляя царапать ногтями стену и тихо всхлипывать от тянущей боли. Через несколько секунд он входит в меня целиком, потому что бедра Игната плотно прижаты к моим, а внутренности горят от наполненности.
— О, черт, — я выдыхаю и с силой вонзаю зубы в нижнюю губу от боли. Все внутренности сжимаются от боли и жжения внизу, но я продолжаю терпеть, сжимая кулаки.
— Что это было? — Игнат замирает. — Я твой первый.
Его слова имеют оттенок благоговения. Я киваю, хотя он и не задавал вопроса.
— Почему я твой первый?
— Это не имеет значения.
— Лгунья, — он начинает двигаться во мне, и я сильнее упираюсь руками в стену, когда он мягко покачивает бедрами. Игнат позволяет мне привыкнуть к его размеру и ритму. — Знаешь, что это значит, м? Что ты теперь моя.
Игнат тяжело дышит мне в волосы, выходит во всю длину и до упора врезается вновь, заставив прикусить щеку изнутри, чтобы погасить вскрик. Нет, все это происходит в реальности. Дрожащие ноги, зреющий спазм внизу живота и дорожки пота, катящиеся между грудей, подтверждают: я позволяю Игнату делать это с собой.
Я изменяю своим принципам. Я ослушалась свою мать и пошла против ценностей семьи. Чувство вины и стыда должны меня уничтожить, но сейчас они прячутся, ускользают, теряются в этой неправильной реальности. Связных мыслей нет, их вообще нет — есть только тело, вколачивающееся в
