— Я все равно не понимаю, какое тебе дело до меня и моих решений... И с каких пор ты в альтруисты записался? Если хочешь помочь чем-то, так помоги. Подпиши заявление и разойдемся с миром, — не увидев никакой ответной реакции, я невольно раскрыла губы, испустила горький вздох и с мольбой посмотрела на него. — Пожалуйста, Макар. Давай не будем все усложнять. Отпусти. Дай мне уйти... Так просто.
И наверное впервые за время нашего разговора Макар позволил себе опустить затуманенный взгляд ниже моего лица. Гораздо ниже. Как будто в моем скромном декольте он надеялся отыскать верное решение. Будто на моих ногах, обтянутых тонким телесным капроном, было что-то занимательное. С таким нескрываемым интересом он разглядывал мои острые коленки и тонкие щиколотки, словно и ног никогда раньше не видел.
Подо мной будто угли раскалялись. Я заерзала на стуле, желая одернуть юбку вниз... Жалея вообще, что надела юбку. Додумалась же!
Неестественно прочистив пересушенное горло, я выдала резким тоном:
— Ты же понимаешь, я не смогу больше работать здесь! Это слишком для меня.
Макар наконец отвлекся от созерцания и вынырнул из задумчивости.
— Так... и в чем же выражаются твои трудности? — спросил как ни в чем не бывало.
Такому бесчувственному гаду, вроде Громова, меня никогда не понять, даже если я разжую все и в рот положу. Ему не понять, что свежи еще мерзкие воспоминания в моей памяти. И только из-за его появления они снова начали всплывать, расшатывать мою стойкость. Ему же не понять, сколько сил у меня ушло на то, чтобы заделать в сердце дыру. Заделала с трудом, а теперь из нее сквозит страшно.
Да, до недавнего времени я испытывала к нему полнейшее безразличие, а сейчас я его ненавижу, но ведь когда-то я любила его. Да, он лишил меня этого поистине прекрасного чувства. Я утратила его и, скорее всего, безвозвратно. Но находиться рядом с человеком, который посмел сотворить подобное со мной — это все равно что возвращаться в тот ужасный день и заново биться в агонии причиненной им боли. Из раза в раз.
Это вымотает меня. Сведет с ума.
Но ему же этого не понять... У мужчин не так все устроено. Готова поспорить, наличие бывшей в радиусе ста метров только подстегивает Макара, а меня же претит это чертово соседство.
Всеми силами я старалась держаться невозмутимо. Не смотреть на Макара больше. Держать оборону и не давать ему меня сломить.
— Как ты себе это представляешь? — всплеснула я руками. — Вот скажи, как мне заставить себя работать на человека, который в любой момент может всадить нож в спину?
Громов на краткий миг сомкнул веки и глубоко вздохнул. С сожалением. Складывалось впечатление, будто ему вдруг стало невыносимо стыдно.
Как жаль, что это впечатление было ложным.
— Аль... — едва слышно произнес Макар, однако этого хватило, чтобы меня насквозь прошило разрядом тока.
— Не смей называть меня так! — на полтона повысила я голос, выйдя на секунду из себя, вся моя невозмутимость лопнула мыльным пузырем.
— Как скажешь, — выставил он вперед руку в успокаивающем жесте. — Я хотел сказать, что не метил на место отца. Я понятия не имел, что так выйдет. Я знать не знал, что встречу тебя здесь. Но...
Громов осекся резко, сжал зубы и задумался.
— Но? — поторопила я.
Макар только раскрыл рот и тут же плотно захлопнул. Он хотел сказать что-то такое важное, определяющее, но в последний момент передумал. Даже не передумал. Он словно запретил себе говорить то, что было у него на уме.
Громов нахмурился, приподнялся с дивана и подошел к кулеру.
— Не нужно тебе увольняться просто из-за того, что ты будешь видеть меня чаще, чем тебе бы этого хотелось. Если причина только в этом, мы можем с тобой вообще не пересекаться, — поведал он будничным тоном, а затем сделал пару глотков воды из пластикового стаканчика. — Но я не могу позволить себе в такое непростое для компании время разбрасываться ценными кадрами, не попытавшись их сохранить.
Да уж, это совсем не то, что я хотела бы услышать. Ничего важного и определяющего в его словах не было. Одна вода. В уши так и заливал.
— Не нужно делать вид, будто для тебя я какой-то там ценный кадр! Ты же что-то задумал. Я прям чувствую.
Взгляд его метался по моему искаженному в сердитой гримасе лицу, пока он не отвернулся, чтобы выбросить стаканчик в мусорное ведро.
— А я не делаю вид. Я могу тебе открытым текстом заявить, что отношусь к тебе не как к обычному сотруднику, но это никак не отразится ни на тебе, ни на твоей работе. Я не задумывал ничего в отношении тебя, и никаких ножей у меня для тебя не припасено. Я просто хочу, чтобы ты не принимала поспешных решений, включила голову и ради своей карьеры оставила прошлое в прошлом, — он снова вернул взгляд на меня и через паузу на тон тише добавил: — Останься. Хотя бы до тех пор, пока не найдешь достойную замену.
— Не могу, — замотала головой, потупив глаза в пол.
— Тебя все еще это задевает?
— Что именно?
— Наша история в прошлом. То, как я с тобой обошелся?
Помнит. Все-таки не забыл.
А я-то уж думала, он мудак с кратковременной памятью, а он, оказывается, мудак обыкновенный. Просто притворяется хорошо.
— Нет, не задевает, — сглотнула я горький ком, не решаясь поднять голову.
— В таком случае пускай твое заявление полежит пока у меня. Обещаю, недели через две-три мы вернемся к этому вопросу. А сейчас я не хочу делать поспешных решений, о которых мы оба потом будем жалеть.
Сволочь! Снова на паузу решил меня поставить! Да чтоб ты провалился куда-нибудь! В ад — было бы здорово!
В моих глазах не было ни единого намека на слезинки, а душу уже вовсю топили слезы. Решетило нутро градом из заледенелых слез.
У меня было всего два варианта: либо разрыдаться, либо вывалить на него все, что накопилось во мне.
Третьего варианта, где я успокаиваюсь, покидаю его кабинет и выхожу на больничный, увы, не предвиделось.
— Я жалею лишь о том, что когда-то с открытым ртом выслушивала твое вранье, а теперь оно мне боком вылезает! Знала бы я хоть какую-то правду о твоем родном отце, да я бы в жизнь не пришла работать в его компанию! Я же спрашивала, что сейчас с ним, а ты сказал, он умер! Умер, Макар! А тут он вдруг воскрес! Ну ничего себе, чудеса какие! — меня точно прорвало. Трясло от злости.
Я резко вскочила на ноги, сгребла со стола первое, что попалось под руку (ею оказалась моя анкета), и с остервенением разорвала на мелкие куски.
До того он меня накалил!
— Я не желаю иметь с тобой ничего общего! Я терпеть тебя не могу! Ты мне противен! Настолько, что я лучше выколю себе глаза, чем буду терпеть твою физиономию еще какое-то время! Уволюсь как-нибудь и без твоего согласия! — напоследок я швырнула клочья бумаги ему в лицо.
Я предполагала, что моя выходка приведет Макара в ярость.
Ошиблась.
Взгляд его наполнился вселенской скорбью. На лице читалась полнейшая обескураженность. Своей истерикой я обездвижила его. Макар был дезориентирован. Стоял как вкопанный напротив меня. И моргать забывал. Его будто оглушили.
Еще бы...
Он ведь никогда не видел меня такой рассвирепевшей. А я никогда и не была такой... Я сама себя не узнавала. Точно бесы в меня вселились.
Возможно, позднее мне будет стыдно. Но сейчас стало даже чуточку легче.
— Прости, Алён, — прохрипел Макар, — если бы я только мог что-то исправить, я бы..
— Замолчи! Ненавижу твои паршивые "прости"! — почти кричала я, сама от себя не ожидая. Осуждала себя, но ничего с собой поделать не могла. Мерзкие слова лились изо рта, как дерьмо по сточным трубам: — Лучше прибереги их для своей богини минета! Твоей невесте они нужнее!
Миг — и Макар снова застыл. Только желваки ходили ходуном и ноздри расширялись. А в налитых кровью глазах уже вовсю зарождалось сущее зло.
Стало быть, я влезла туда, куда не следовало. Упоминанием Оли я таки привела его в ярость.
Мне ничего не оставалось, кроме как в испуге попятиться к двери.
