Он ведь и сам не понимает как надо…
С одной стороны — любовь к маленькой девочке, желание спасти ее любой ценой. С другой — этические принципы, чувство ответственности за ещё нерожденного ребенка. За их ребенка…
Андрей и сам нуждался в том, чтобы все взвесить, а уж что говорить о Маше.
Он наверно только сейчас в полной мере стал понимать, что чувствовала Маша все эти месяцы после того, как Ева заболела.
Безысходность… Ужас… Отчаяние…
Андрей вышел в больничный парк и уйдя вглубь, сел на скамейку, опустив голову на руки. Солнце пробивалось сквозь листву деревьев, оставляя на земле причудливые узоры, но он не замечал красоты.
Его мысли были далеко, в том прошлом, которое он отчаянно пытался забыть, но которое постоянно напоминало о себе ноющей болью в сердце.
Три года… три года он не был рядом с Евой.
Три года он провел в плену собственных демонов, терзаемый чувством вины и отчаянием, глуша в себе все…
Дашина смерть стала для него катастрофой, которая разрушила его мир до основания. Он не мог простить себе ту роковую ошибку, которая привела к ее смерти. Не мог…
И честно говоря, до сих пор не мог смотреть в глаза маленькой Еве и… Маше.
На его совести все то, что тогда произошло. На его совести их поломаные судьбы…
И вот теперь, когда вроде бы судьба дала ему второй шанс, когда Ева нуждалась в нем больше всего, он оказался бессилен.
Его костный мозг не подходил, он не мог стать для дочери спасителем.
Что он чувствует сейчас?
Конечно же страх, боль, но больше всего разочарование.
Это было бы так легко и просто стать донором для дочери и хоть так постараться исправить все то, что он натворил.
Так просто… И нет. Не возможно.
Даже в этом он не подходит. Даже этого его лишили…
Не это ли бумеранг? Он заигрался тогда, четыре года назад. Решил пойти против родителей, почувствовал себя смелым, что бы выступить против… Но его смелости не хватило чтобы идти до конца. И это в итоге сломалось судьбы стольких людей…
Он чувствовал себя сейчас загнанным в угол, пойманным в ловушку собственного прошлого. Страх, безысходность, отчаяние — все эти эмоции смешались в один ядовитый клубок, который сдавливал его грудь, мешая дышать, отравляя его. Предложение врача родить им с Машей ребёнка с целью использовать его костный мозг было для него неожиданным и в то же время обнадеживающим вариантом…
Но в тоже время эта мысль вызвала у Андрея не только облегчение, а и страх. Использовать нерожденного ребенка как средство для спасения другого? А имеют ли они с Машей на это право?
А с другой стороны, если отбросить все сомнения, то он, Андрей, готов к этому…
Даже больше. Он был бы рад ребёнку от Маши.
Может это бред, но ему кажется что этот ребёнок смог бы спасти не только Еву. Он мог бы, наверно спасти и его…
Но как же сложно принять решение! Нет, не принять решение сложно, а примириться с этим решением…
Внезапно он услышал тихие шаги. Подняв голову, он увидел Машу. Она шла по аллее, опустив плечи, ее лицо было бледным, глаза покрасневшими. Судя по всему все это время она плакала…
Андрей встал со скамейки и подошел к ней.
— Маша, — начал он, но голос его сорвался.
Маша же шагнула ближе и молча обняла его. Он почувствовал, как ее тело дрожит, как она сдерживает слезы.
— Андрей, — прошептала она, — что же нам делать? А если не получится?
Андрей покачал головой. Он не знал однозначного ответа на этот вопрос. Он чувствовал себя сейчас таким же потерянным и беспомощным…
— Я не знаю, Маша, — прошептал он в ответ. — Я честно не знаю. Но… если это выход, то…
— То надо попробовать…,- закончила за него Маша.
Они стояли, обнявшись, посреди больничного парка, две одинокие фигуры на фоне яркого летнего дня. И каждый из них понимал, что им предстоит сделать самый сложный выбор в своей жизни — выбор между любовью и этикой, между надеждой и отчаянием.
Тот выбор, когда жизнь делится на до и после…
Глава 18
Маша
Как начать разговор с Андреем, Маша совершенно не понимала. Что сказать? И как сказать?
Как признаться ему в том, что у неё никогда и никого не было. Да и когда бы было?
Оказавшись в девятнадцать лет одна одинешенька с грудным младенцем на руках меньше всего она думала о парнях и свиданиях…
И вот сейчас, когда ей надо решиться на их общего с Андреем ребенка она не знает как признаться ему о том, что у неё никого не было.
Она пока смутно представляла себе как будет проходить все это…
Как они вообще будут с Андреем… делать ребёнка?
Маша почувствовала, что ее лицо затопило краской смущения и тихо фыркнула, сердясь на себя за эту реакцию.
Врач что-то объяснял им вчера, про ЭКО, про дополнительные анализы, но она почти ничего не слышала от потрясения.
Тяжело вздохнув, Маша подошла к двери в ординаторскую. Она решила поговорить с врачом. Выяснить все.
Замерев перед дверью в ординаторскую, Маша чувствовала как сердце быстро бьется, грозя выпрыгнуть из груди.
Рука, занесенная для стука, замерла в воздухе.
Почему-то казалось, что стоит ей войти в кабинет, как пути назад не будет.
— Успокойся, Маша! — сердито фыркнув, она наконец постучала в дверь.
— Войдите, — раздался изнутри голос доктора. Маша открыла дверь, вошла в кабинет и поежилась. Этот кабинет пугал её. Впрочем, чему удивляться то? Только вчера, в этом самом кабинете разбилась её надежда… Пока она здесь слышала только не самые приятные вещи… — Здравствуйте, Мария, — сказал доктор, поднимая глаза. — Присаживайтесь. Вы что-то хотели узнать?
Маша села напротив него, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом и наконец кивнула согласно. — Да… — она нервно теребила край своей футболки. — Я… я хотела бы узнать подробнее о процедуре ЭКО, — начала она, стараясь говорить спокойно. — О том, как… как все будет происходить. И вообще… Если мы все же решимся, то что будет? И как?
— Конечно, — доктор кивнул. — Это вполне естественное желание. Он отложил бумаги и начал объяснять Маше все этапы процедуры, начиная от стимуляции овуляции и заканчивая переносом эмбриона в матку. Он говорил о гормональных препаратах, о пункции яичников, о необходимости соблюдать определенный режим. Маша слушала его, стараясь запомнить каждое слово, но чувствовала, как страх и растерянность растут в ней с каждой минутой. — А… а сколько эмбрионов будет создано? — спросила она, когда доктор закончил свой рассказ. — Обычно создается несколько эмбрионов, — ответил он, чуть помолчав. — Это необходимо для того, чтобы выбрать самый жизнеспособный и проверить его на совместимость с Евой. И если он подойдет, то внедрять его в матку. — А… а что будет с остальными? Эмбрионами… — Маша с трудом выговорила эти слова. — Остальные… — доктор замялся, — остальные будут утилизированы. Утилизированы. Это слово прозвучало для Маши как приговор. Она замерла, широко распахнув глаза.
— Как, утилизированы?
Доктор молча смотрел на неё ожидая, пока Маша придёт в себя.
— Утилизированы, как бракованный товар? — наконец выдохнула она потрясенно. — Но ведь это… не вещи, это же дети…
Маша замолчала, словно ушла в себя, пытаясь осмыслить то, что сказал ей доктор.
Получается, будут утилизированы её нерожденные дети? Дети, которые могли бы жить, смеяться, любить… Маша почувствовала, как к горлу подступает ком, а слезы застилают глаза. — Я… я не знала, что это… так. — прошептала она, не в силах говорить. — Мария, — доктор посмотрел на нее с сочувствием, — я понимаю, что это тяжело. Это очень тяжело… И сама процедура… она не так проста для вашего организма. Гормональная терапия достаточно сложна…,- доктор устало выдохнул и потер переносицу. — Все не просто… Но это шанс. Для Евы.
Маша молчала, пытаясь справиться с эмоциями. Она понимала, что доктор прав. Ева угасала с каждым днем, и этот ребенок мог стать ее единственным спасением, если конечно они не найдут донора.
