— А он что?
— Сделал вид, что не удивлён. Но именно сделал вид. Забавно вышло.
Он и правда испытывал какое-то странное, почти злорадное удовлетворение, наблюдая за тем, каких неимоверных усилий стоило его незваному гостю сохранить свою бесстрастность.
Иначе бы образ мстящего за детские обиды доморощенного Монте-Кристо неизбежно и позорно посыпался.
— Незабавно будет, если этот псих реально что-нибудь задумал. А тут ещё ты со своей женитьбой на его зазнобе.
— Она ему не зазноба, — неожиданно сам для себя ощетинился Яр. — И никогда не была. За это мы его тогда и отлупили, если помнишь. Сейчас тем более говорить не о чем. Она моя жена.
— Ну, ненадолго ведь, — резонно напомнил Егоров. — Всего-то на несколько месяцев.
Яр мотнул головой.
— Не суть. Не об этом сейчас вообще разговор. Смотри, я поставил тебя в известность. Пробей его по своим каналам. Я своим поручу. Посмотрим, что удастся нарыть на этого призрака прошлого.
— Понял. Как что-нибудь выяснится, тут же тебе позвоню.
— Буду ждать, — он собирался уже отложить телефон, но так и застыл, когда в поле зрения внезапно попал объект его только что завершившегося разговора.
Плотников как ни в чём ни бывало вырулил из-за поворота дорожки, ведшей к главной аллее. Там имелся боковой проход — выход из парковой зоны и из владений Громовых. О нём знали немногие, но Плотников, к сожалению, входил в узкий круг осведомлённых, учитывая его давнюю историю с Митиной.
— Какого хрена… — пробормотал Яр и направился к выходу из кабинета. — Куда, мать твою, смотрит охрана!
А ей стоило бы зорко следить за тем, кто шастает в его парке.
Потому что дорожка, которой только что прошагал Толя-маньяк, вела к коттеджу Митиных.
Ярослав отдал необходимые распоряжения, оставив разбор полётов на потом — сейчас его внимания требовали куда более важные дела.
Расстояние до участка Митиных он преодолел с рекордной скоростью, взбежал на низкое крыльцо и постучал в дверь.
Может, ей наконец сообщить, что человечество изобрело дверной звонок?
Пришлось два раза стучать, прежде чем она соизволила.
Завидев его, даже будто бы с облегчением выдохнула.
Твою-то мать, он точно здесь был. Вон, стоит вся бледная и напряжённая, как натянутая струна. Но делиться пережитым по обыкновению не спешит. Строит из себя сильную и независимую.
— Ничего не хочешь мне рассказать? — прищурился Яр, прихватив ладонью створку двери, чтобы жене не пришло в голову захлопнуть её у него перед носом.
— Смотря, о чём идёт речь.
— Серьёзно, Митина? Ты и сейчас будешь со мной копья ломать?
— Ничего я с тобой ломать не собираюсь. Это ты мне дверь не ломай. Отпусти.
— Не зли меня, Митина.
— И ты меня, Громов, — отрикошетила она. — Я могу спокойно с сестрой пообедать?
— Да обедай сколько влезет! — громыхнул он. — Ты можешь мне сказать…
Он осёкся, увидев, как расширились её глаза, а взгляд устремился куда-то мимо него. Вот теперь она действительно выглядела испуганной.
Яр оглянулся.
По участку преспокойно бродил Лисицын. Завидев их, приветливо махнул рукой:
— Прогуливаюсь вот. Извините, если вдруг помешал вашей… вашему диалогу.
Яр медленно выдохнул.
Он слышал начало их ссоры.
Твою-то ма-а-ать…
Глава 19
— Я и выходить-то не собирался, но погода сегодня так и шепчет, не находите?
Лисицын смотрел на нас с таким искренним дружелюбием на костистом лице, что я стала всерьёз подозревать его в том, что фамилию он унаследовал исключительно подходящую.
Вот просто не мог этот человек не хитрить.
Ну да, как же, совершенно случайно гулял, совершенно случайно около моего коттеджа, совершенно случайно именно тогда, когда нелёгкая притащила сюда одного очень известного любителя повыяснять отношения!
При этом Лисицын выглядел так, будто искренне не замечал наших сложных лиц и в целом не отдавал себе отчёт в том, что застал нас аккурат посреди начала новой ссоры.
Он огляделся, поправил ворот своего лёгкого осеннего пальто и обратил взгляд на меня:
— Скажите, Алина, вы тут сами всё обустраиваете?
Я бросила мимолётный взгляд на своего игравшего желваками мужа и кивнула:
— Сама. Ну… иногда прошу помощи у садовников Гром… супруга. Это если что-то тяжёлое требуется перенести или какая-то уж совсем чёрная работа.
— То есть вы совсем не против заниматься садом собственноручно?
В вопросе крылся какой-то подвох?
Я не рискнула снова бросать взгляд на супруга. Тем более что сейчас он не мог бы ничем мне помочь — вопрос-то адресовался мне.
— Нет, конечно. Совершенно не против. Я с детства это люблю.
— Подтверждаю, — таки сподобился Громов. — Она с детства в земле ковырялась.
Лисицын наконец-то отлепил от меня свой пристальный взгляд и перевёл его на Громова.
— Хм-м-м… Садовница от бога, видимо.
— Ну, поначалу-то она просто дождевых червей копала. С отцом на рыбалку частенько бегала. А потоми к саду приобщилась. Ноготкам своими и колокольчиками все клумбы вокруг дома засеяла. В первый год ни черта не взошло.
Моя челюсть едва не отвисла.
Громов помнил?.. Помнил, как я хвостиком носилась за папой, требуя разбудить меня в самую рань, чтобы посидеть на берегу хозяйского пруда и не пропустить утренний клёв?
В детстве я обожала рыбалку.
И про ноготки не соврал. А я так ждала своих первых росточков… Очень расстроилась, но на следующий год с ноготками дело пошло веселее.
— Как забавно, — в голосе Лисицына прорезалась задумчивость. — Наверное, нет совершено ничего удивительного в том, что вы теперь вместе.
— Разве? — брякнула я на автомате, не успев прикусить язык.
Лисицын, к счастью, не нашёл мой вопрос подозрительным. Он усмехнулся мне почти по-отечески:
— Поверьте, если ваш супруг замечал подобное и до сих пор это помнит… если это говорит и не всё, то очень многое.
С этими словами он вынул из кармана своего пальто аскетично чёрный блокнот, отцепил от него ручку и что-то быстро в нём начеркал.
— А вы что-нибудь о его детстве помните?
Я буквально почувствовала на себе пристальный взгляд Громова.
— Я… ну… он очень животных любил, — слова вываливались из моего рта, будто камни. Я с ужасом следила за тем, как Лисицын что-то помечал в своём блокноте. Делал заметки.
Что он там, чёрт его возьми, писал?
Прописывал наш приговор?
Кажется, у меня начиналась настоящая паранойя.
Но как там говорят? Если у вас паранойя, это ещё не значит, что за вами не следят. Тем более, что за нами действительно следили и этого совершено не скрывали.
— И… у них в доме полным-полно было всякой уличной живности.
— И не уличной, — встрял Громов, будто его возмутило, что я так погрешила против истины.
— И не уличной, — согласилась я. — Рыжая кошка Анфиса…
— Ты её лучше всех помнишь, потому что сама же мне её и притащила, — проворчал муж.
Я пожала плечами:
— У мамы на кошачью шерсть была аллергия. Сам знаешь, я бы не смогла забрать её себе. Это просто счастье, что твои родители не возражали.
— Мать говорила, что ещё немного — и нам придётся разбивать на участке частный зоопарк, — проворчал Громов, и я совершено не к месту прыснула, потому что очень хорошо помнила эту ссору.
В ту пору Громов уже на две головы вымахал выше матери и, нависая над ней, угрожал, что если они с отцом не позволят ему приютить беднягу колли с перебитыми передними лапами, он уйдёт жить вместе с ней в хозяйственные пристройки.
Вспоминать было смешно, а тогда мне сделалось страшно. У обоих темперамент был — ого-го. И ругались они с большим удовольствием.
— Очень интересные наблюдения, — Лисицын спрятал свой блокнот в карман пальто, будто услышал достаточно.
Теперь он просто стоял и жмурился на давно преодолевшем зенит солнце, как довольная разумная ящерица.
До чего же странно всё это выглядело…
