В одно мгновение добрая смешливая Люська превратилась в Людмилу Большую-Форетти. Губы вытянулись в струну, подбородок закаменел, а зеленые глаза вспыхнули нехорошим огнем. Теперь я понимаю, как двадцатисемилетняя девчонка могла крепко держать в своих руках целую компанию в двести человек. Мне даже стало не по себе. Не хотела бы я быть под началом такого босса. Лучше просто дружить.
— Прости, Люда, — заныла Нина. — К нам бабушка неделю назад приехала. Вот и научила. Немедленно заткнись! — она так резко заорала на дочь, что все вздрогнули. Вслед за криком последовала оплеуха, и Ксюшка тут же замолчала.
— Тетя Нина, а детей бить нельзя, — в тишине раздался тоненький голосок Дениски.
— Таких — можно, — жестко сказала я. Наклонившись низко-низко к Ксюшке, я заглянула ей в глаза и сказала. — Еще раз я услышу из твоего поганого рта такие слова о матери или о ком-то еще, клянусь, выпорю самолично до синевы! Веришь?
— Верю, — прошептала девчонка.
— А теперь вышла из машины, взяла мать за руку и тихо поехала домой, — отчеканила я.
Нина, не сказав ни слова в защиту дочери, схватила ладошку присмиревшей Ксюшки и, еще раз извинившись, заспешила к метро.
Я уселась рядом с Люськой и с треском захлопнула дверцу.
— Ну, вы даете, тетя Таня, — с восхищением проговорил Пашка. — Я думал, что так только моя мама умеет разговаривать.
— Я тоже умею, — отрезала я, даже не улыбнувшись. — Только редко и по делу. На досуге поинтересуйся у своего дружка об этом. Доводить меня не надо и все будет о’кей. Ясно? — я развернулась. Все, включая Янку и Люську, согласно закивали головами.
— Да, Танька Пархоменко бывает и такой! — смеялась Лелька, когда девчонки, перебивая друг друга, рассказывали ей об инциденте в машине.
Мы сидели за шикарно накрытым столом, пили вермут и жевали потрясающие пирожки. Ник укатил в очередную командировку, выбивать у поставщиков партию компьютеров. Поэтому можно было без помех «потрендеть» всласть. Я уже успокоилась, только никак не могла остановить дрожь в руках.
— Нет. Ну какая дрянь! Никакого уважения ни к матери, ни к взрослым вообще! — поражалась я.
— Ну, что ты хочешь от ребенка, — пыталась объяснить Лелька. — Что слышит, то и говорит. Рыба, знамо дело, тухнет с головы.
— Ух, Лелька, ну какие же славные ты печешь пирожки! — облизывая пальцы, промурлыкала Яна. — И как тебя, такую умелицу, муж-дурак бросил.
— Вот и я задаю себе этот вопрос уже третий год, — отозвалась Лелька и на радость мне, что тема Фионовой сама собой рассосалась, стала рассказывать о своем неудачном замужестве.
Я же, зная всю печальную лав-стори своей подруги, слушала вполуха и думала о своем.
Да уж, не повезло нашим мальчишкам. Хорошенькое женское начало в нашем классе. Серая неприметная мышка — Машенька и бой-девица Фион.
Правда, мой сын особо не переживает. Он вообще на проблему отсутствия девчонок в классе не обращает внимания.
— А зачем они нужны? — искренне удивляется он. — Хор у нас мужской, а девчонки только фортепьяно занимаются.
Логика, конечно, железная. В дело не идут, тогда зачем? О любви, благородстве, чутком отношении к женщине мой сыночек слыхом не слыхал. Хорошо еще, что всю свою сознательную жизнь провел рядом с Аришкой и такие элементарные вещи, как «девочку нельзя бить, обижать и оскорблять», он знает. Правда, после знакомства с Ксюшей, Сашка несколько поменял свое мнение и мне стоило огромных трудов объяснить сыну, что девочки бывают разные, и Ксюша скорее исключение, чем правило. Вот Аришка, это настоящая девочка.
Дочь моей подруги была маленькой женщиной. Тоненькая, словно осока, с недетской грацией и плавной походкой, Арина Гриф смотрела на мир большими голубыми глазами взрослого человека. То ли оттого, что ей рано пришлось понять, что люди иногда перестают любить друг друга, то ли потому, что Лелька никогда с ней не сюсюкала, но Аришка и говорила, и поступала, как большая.
В отношении окружающих ее мальчиков, будь то мой Сашка или сыновья других Лелькиных подруг, Аришка ведет себя немного снисходительно, немного иронично.
— Ах, тетя Таня, они еще такие дети, — заявляла мне шестилетняя кокетка. — Откуда им знать, как заинтересовать приличную женщину.
Я, как говорится, выпадала в осадок. Кстати, способностью рассуждать совсем по-взрослому, они схожи с Пашкой Большим. Возможно, поэтому Аришка отдала предпочтение именно ему, когда Лелька в первый раз привела дочь в компанию школьных друзей Сашки. Я была немного встревожена, как на это прореагирует мой сын. Все-таки это его подружка детства. Но, как уже говорилось, мой Сашка далек от любовных интриг, как Земля от созвездия Лошади. А вот Аришка обиделась. Она ничего не сказала, но было видно, что реакция друга детства ее огорчила. Она поджала губки, закатила глаза и глубоко вздохнула:
— Ну, ребенок. Абсолютный ребенок.
Мы с девчонками покатились со смеху.
Словом, в нашем классе таких маленьких леди не наблюдалось, поэтому мы были счастливы, что женское начало присутствовало хотя бы по субботам.
— А ты никогда не задумывалась, что он мог уйти к другой бабе? — резкий вопрос Люськи рассеял дымку моих размышлений.
— Да ты что! Мой тихоня Гриф оторвать зад от дивана после работы не мог даже ради того, чтобы спуститься сюда водки попить! — рассмеялась Лелька. — Да и потом, на баб надо деньги тратить, а он всю зарплату до копейки мне в зубах приносил. И потом, попробовал бы он хоть рыпнуться куда налево — живо получил бы в лоб!
— Значит, он тебя боялся? — спросила Яна. — Может, поэтому решил свалить? Устал от диктата парень, и нашел себе тихую скромную девушку.
— Нет, Янка, он жил со мной, как у Христа за пазухой. Ни в чем отказа не было, — жестко проговорила Лелька. — Мое требование было только одно — мужик должен зарабатывать на семью! А я вести хозяйство и тоже работать понемногу, себе на шпильки. Так и было. А потом ра-а-з, и нету его! А бояться? Чего ему было бояться? Мы современные люди, могли разрулить любой конфликт.
Вот тут Лелька лукавила, а Яна отчасти была права. Анатолий Гриф не то чтобы испытывал страх перед своей энергичной супругой, скорее, он боялся скандалов, которые ему закатывала Лелька, ежели что было не по ней. Скандалить Птица могла долго и с удовольствием. Причем муж участия в скандалах не принимал, а только молча внимал гневным словам Лельки. Но, по моему мнению, даже не ругань Лельки было самое скверное в их жизни. А то, что к этим сугубо семейным разборкам подруга обожала привлекать своих родных.
Стоило Анатолию задержаться на полчаса на работе, она тут же звонила отцу, который трудился в той же конторе, и требовала найти мужа. Папенька находил зятя в дальней комнате офиса, вытаскивал его из теплой компании ребят, усевшихся в конце рабочего дня за бутылочкой пива, и привозил домой. И вместе с дочерью и женой принимался учить зятя жизни. Толя молча все выслушивал, а потом отправлялся спать. Может, действительно, за десять лет такой жизни ему просто все надоело? Когда-то я пыталась сказать об этом Лельке, но встретила такой яростный отпор, что тут же заткнулась.
