Весь остаток дня Димити провела у окна, выискивая взглядом Делфину, осматривая утесы и видимую часть пляжа. Но едва она стала успокаиваться, решив, что та уехала, как в конце дня заметила свою подругу. Девушка пересекла дальний выгон, потом зашла во двор Южной фермы и начала стучаться в дом. На расстоянии она выглядела куда старше – взрослой женщиной, гибкой, высокой, тонкой, как тростинка. Вскоре миссис Брок вышла и обняла Делфину. На какое-то время они застыли в этой позе, а затем вошли внутрь. Тогда Димити вспомнила, какими глазами Кристофер Брок всегда смотрел на Делфину, как он улыбался и смущенно опускал взгляд в ее присутствии, и поняла со всей ужаснувшей душу уверенностью, что Делфина не уедет никогда. Ловушка захлопнулась, и ее бывшая подруга навсегда останется здесь, как рана, которую нельзя исцелить, как напоминание о том, что Димити сделала, и о том, от чего она увильнула. И сделает вероятность того, что Чарльз может быть обнаружен, более возможной, более реальной. Если Делфина его отыщет, она предъявит на него права. Но ей никогда не удастся найти отца, это Димити пообещала себе решительно и бесповоротно. Делфина никогда не войдет в «Дозор», а Чарльз никогда из него не выйдет. Она еще долго стояла у окна, глядела на ферму и осознавала все больше, что не дождется ухода Делфины от Броков. Уже полностью стемнело, когда Димити наконец оставила свой наблюдательный пункт, поняв, что больше ничего не может разглядеть. Она задрожала и глубоко вздохнула, пытаясь вспомнить, что этим днем повергло ее в такую глубокую грусть, что так сильно напугало, и повела плечами, пытаясь прогнать это состояние. Какая разница, что случилось? Ничто не имело значения, кроме Чарльза. Она замурлыкала старую песенку и принялась готовить ему ужин.
Зак изумленно смотрел на Ханну. Она же терпеливо ждала, когда он заговорит.
– Я всегда утверждал… всегда чувствовал, что мне знакомо твое лицо. С самой первой секунды.
– Да, это так. Но я думала, это просто слова.
– Нет, это не были просто слова. Я действительно тебя узнал, ведь ты похожа на Делфину. Но я замечал это, лишь когда смотрел под определенным углом. Тем самым, под которым привык видеть ее. На картине, у меня в галерее, которую я очень люблю… Ах, сколько времени я провел, глядя на нее, изучая мельчайшие детали… Так, значит, Делфина твоя бабушка? – Он покачал головой, словно не мог в это поверить.
– Да, бабушка. Она вернулась в Блэкноул во время войны, после того как закончила школу. Вышло так, что она стала женой фермерского сына Криса Брока и осталась здесь навсегда.
– О ней нигде ничего не написано. Никто из авторов монографий, посвященных Обри, не упоминает о том, что с ней случилось после его смерти.
– Думаю, на самом деле это никого особенно не волновало. Сама она знаменитой художницей не стала, а Обри умер. Делфина была только подростком, когда началась война. Очевидно, мысль ее найти и поговорить с ней не показалась привлекательной никому.
– Она… все еще жива? – На секунду перспектива встречи с девочкой, портрет которой так сильно его привлекал, что он буквально в него влюбился, увлекла Зака настолько, что у него пересохло во рту. Но Ханна отрицательно покачала головой:
– Нет. Она умерла, когда я была еще совсем молодой. Ей только исполнилось шестьдесят, но она болела раком.
– О, прошу прощения. Ты ее помнишь?
– Конечно помню. Она была замечательная. Всегда такая добрая, заботливая. И говорила тихо… Я ни разу не слышала, чтобы она подняла голос. А еще бабушка мне казалась очень серьезной. Я никогда не слышала, чтобы она смеялась.
– Что ж, сестра умерла, отец тоже считался погибшим, мать ее бросила… Такие утраты неизбежно оставляют след. А ты не рассердилась, узнав, что Обри на самом деле все это время оставался жив? Ведь он приходился тебе прадедом, да? Боже, до сих пор в это не верится! Это… Так не бывает… Так ты не злилась? В конце концов, он приходился тебе близким родственником.
– Нет, – ответила Ханна беспечно, как будто такая мысль прежде не приходила ей в голову. – Ведь я его не знала. Поэтому, когда он умер, я не почувствовала утраты.
– Но ты могла бы обидеться за свою бабушку…
– Да, наверное, следовало бы. Бедная Делфина, она всегда так по нему тосковала. Я это хорошо помню. Но какой смысл сердиться, если сделанного не воротишь? Ни к чему наказывать виноватых, если срок давности истек. Ведь Делфина умерла почти за двадцать лет до того, как скончался ее отец.
– А вспоминала ли она о матери? О Селесте? Ты с ней никогда не встречалась?
– Нет. Насколько мне известно, они больше не виделись. Во всяком случае, на моей памяти этого не произошло. Бабушка о ней даже не заговаривала. Получалось, будто ее мать погибла на войне. Так же как отец.
– Значит… все картины принадлежат тебе. Как правнучке Чарльза Обри. Они теперь твои, – сказал Зак.
Он поднял взгляд на Ханну, пытаясь понять, что ощущает, и понял, что совершенно вымотался. А еще он почувствовал, что перегружен информацией, растерян и взволнован. Ханна неторопливо кивнула.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
В глазах Ханны сразу появилась тревога.
– Куда важней то, что собираешься делать ты, Зак, – отозвалась она.
Озадаченный, Зак не ответил.
Казалось, ночь началась много лет, а может, и десятилетий назад. Через какое-то время Зак вернулся наверх в маленькую комнатку, где его ждали рисунки и картины. Он просмотрел их все. Коллекция насчитывала двести семнадцать законченных работ. Среди них попадались портреты Димити в возрасте между двадцатью и тридцатью годами, в среднем возрасте и в старости. Медленное, неуклонное течение лет, запечатленное Обри в его энергичных набросках и живописных полотнах. А еще – сцены насилия и разрушений, хаоса и жестокости, прочих вызывающих оторопь мерзостей войны. Это был совершенно новый, незнакомый Обри. Совсем не тот, прежний, которого больше всего вдохновляла красота. Мысленно Зак сразу принялся их каталогизировать, прикидывать, как составить из них выставку, как написать биографические пояснения, сопровождающие каждый рисунок, каждую картину. Он понимал, что мир искусства с подобным еще не сталкивался. Все захотят прийти и посмотреть на эти работы, узнать подлинную историю художника. И в этот миг он понял, как сильно ему хочется оказаться тем, кто ее расскажет. Но, конечно, решать не ему, а владелице всех этих произведений. И если Ханне захочется запереть эту комнату и никогда больше не открывать, то это ее право. От такой мысли Зак почувствовал себя раздавленным.
Он обнаружил также портреты Денниса, каждый с новым лицом, и Зак изучил их все при свете электрической лампочки, висящей над головой. Он осмотрел все имущество Обри, все разбросанные по рабочему столу предметы, касаясь каждой вещи нежно, благоговейно. Тюбики с масляной краской и бутылка скипидара – именно его химический запах он сразу узнал, когда сидел в темноте вместе с Розафой. Под бумагами на столе он нашел кое-что удивительное. Солдатские медальоны, по-прежнему надетые на жесткий и перекрученный ремешок. Не металлические, как у американцев, а именно британские, из какого-то волокнистого материала, на каждом из которых были четко отпечатаны имя Ф. Р. Деннис, название полка и номер роты. Деннис. Наконец-то я тебя нашел. Теперь у тебя тоже есть своя история.Где-то должна иметься его фотография. В каком-нибудь старом семейном альбоме. Зак сможет увидеть лицо, которое так страстно хотел представить себе Обри.
