Вечеринка должна состояться в понедельник. Оставалось еще два дня. Трудно держать все в секрете. Но если он продержался так долго, потерпит и последние два дня.
Уорнер Франклин решительно подошла к парадной двери особняка Джонни Романо и нажала кнопку звонка.
– Мне нужен мистер Романо, – заявила она по-деловому.
– Он не принимает, – буркнул открывший дверь амбал.
При надобности Уорнер могла быть упорной.
– Мне вернуться с ордером? – с угрозой произнесла она.
Амбал неловко переминался с ноги на ногу.
– А в чем дело?
– Это касается только мистера Романо. Если вам дорога ваша работа, лучше позовите-ка его.
Амбал заторопился прочь, что-то бормоча себе под нос. Через пять минут он вернулся с Джонни. Прекрасным Джонни. Большеглазым Джонни. Сексуальным, мужественным сукиным сыном.
– Да? – спросил Романо.
К огорчению Уорнер, он ее не узнал. В махровом халате, на шее – несколько золотых цепочек, длинные волосы волнами падали на воротник. Сзади стояли два телохранителя.
Она вспомнила, каков он в койке. Она хотела его.
Сняв большие темные очки, Уорнер уставилась на него.
– Я пыталась до тебя дозвониться, – сообщила она. – Но это невозможно.
Он прозрел.
– Мрак Божий! – воскликнул он. – Это ты! Дай-ка посмотреть на тебя в форме.
Уорнер знала, что в форме есть что-то, заводящее мужиков. Джонни определенно один из них.
– Почему ты не отвечал на мои звонки? – решительно спросила она.
– Дорогуша! Да кто ж знал, что ты звонила! – Он неопределенно помахал рукой в воздухе. – Эй, Чак, Уорнер мне звонила?
– Знать не знаю, Джонни. Надо посмотреть автоответчик.
Романо невольно улыбнулся. Ему нравилось ее нахальство. Взять и прийти, как будто у нее есть на это право.
– Я бы пригласил тебя, но я… как бы сказать… у меня гости, – оправдывался он.
Уорнер хотела, чтобы он понял: она не из тех, с кем можно провозжаться ночь и скрыться.
– Когда я смогу тебя увидеть? – настаивала она. – Мне надоело до тебя дозваниваться.
Он быстренько прикинул. В его жизни ничего особенного не происходило. Наверху в спальне в постели валялись блондинки-близнецы. На сегодня они сойдут, но завтра…
– Вот что, девочка. Я в понедельник иду на большую вечеринку. Возьму тебя с собой. Ты как?
– Согласна.
– Значит, договорились, – заключил Джонни, вспомнив ее невероятные сиськи.
Уорнер осталась довольна.
Он протянул руку и потрогал ее форму.
– Знаешь, в следующий раз, когда останешься, принеси форму, ладно?
Она кивнула.
– Все может быть.
Джонни это понравилось.
– Дай-ка мне твой адрес. Я пошлю за тобой лимузин. Понедельник, восемь часов. Надень что-нибудь завлекательное.
– Для тебя?
– А для кого еще, детка? Для кого еще? Разве не знаешь? Джонни Романо – король.
В своем пентхаусе в «Сенчери Сити» Карло Боннатти мрачно размышлял. Лаки Сантанджело… обращается с ним, как с последним дерьмом… заставляет ждать денег, по праву принадлежавших ему. Да пошли они оба, и она, иее папаша Джино. Сантанджело всегда считали себя лучше других. Если бы не эта проклятая семейка…
Он вспомнил, что еще маленьким выслушивал жалобы Энцо на Джино. «Этот гад, этот сукин сын. Считает себя умнее всех. Не хочет заниматься наркотиками и проституцией. Думает, что если он берет огромные проценты с займов и выгребает дочиста казино, так он хороший парень. Но я ему покажу, что почем».
Когда эта сучка Сантанджело убила Энцо, Карло сдал назад. Он не желал ввязываться в семейные распри. Хотел заниматься своим делом по-своему. Сантино требовал мести, но Карло сказал себе, пусть он застрелится, этот недоносок Сантино, и отстранился от брата. Тем временем Сантино тоже подставился под пулю. Но он всегда оставался козлом шизанутым, ничего, кроме баб, его не интересовало.
Карло все расставил по своим местам. В первую очередь – деньги. Деньги всегда на первом месте. И теперь опять на его пути встретилась эта сучка Сантанджело.
Пора ему установить свои правила.
Двадцать четыре часа, сука. И если ты не заплатишь…
Несмотря на то что гостиница «Беверли-Хиллз»одна из самых роскошных в мире, жить там оказалось нуда менее удобно, чем в своем собственном особняке. И Микки Столли очень скоро это обнаружил.
Он разместился в бунгало. Но какой смысл иметь кухню, если некому приготовить еду?
Так что ему приходилось заказывать себе обеды и ужины в номер.
Табита настояла на том, чтобы навещать его по субботам.
– Я хочу потусоваться у бассейна, папа. Там много интересных парней.
– В гостинице «Беверли-Хиллз» нет интересных парней, – отрезал Микки решительно. – Одни старики-режиссеры.
– Как ты, папа?
– Я не режиссер.
Табита носила бермуды и свободную рубашку. Когда они вышли к бассейну, она сняла и то и другое, оказавшись в бикини, которое казалось мало на несколько размеров. Он осознал, что его дочь развивается стремительными темпами. Если бы не блеск металла у нее на зубах, никто бы и не догадался, что ей всего тринадцать.
– Надень рубашку, – приказал он.
– Я хочу позагорать, папа.
– Я сказал, прикройся.
Табита скорчила гримасу и потянулась за рубашкой.
– Когда ты возвращаешься домой?
– Кто сказал, что я собираюсь возвращаться домой?
– Мама сказала.
– В самом деле?
– Да. Мама сказала, что тебе одному не продержаться.
– А она хочет, чтобы я вернулся?
– Не знаю.
По дороге в ресторан он помахал нескольким знакомым. Они устроились за столиком под навесом около бассейна.
Табита решила заказать все, что было в меню. Микки ограничил ее бутербродом и шоколадным коктейлем, а сам заказал яйца «Бенедикт».
– А я смогу отпраздновать свои шестнадцать лет на студии «Орфей»? – спросила Табита, похотливо разглядывая парнишку-мексиканца.
– Откуда мне знать? – раздраженно ответил Микки. – Господи, что за вопрос? До твоего шестнадцатилетия еще три года.
– Я загадываю наперед, – возвестила его дочь. – Мама говорит, так надо. Она меня научила.
Табита не сводила глаз с мальчишки. Тот тоже уставился на нее.
Но это «Беверли-Хиллз»: у них нет никаких шансов на знакомство.
– Ты знаешь, когда дедушка умрет, он оставит мне много денег, – заявила Табита.
Микки встрепенулся.
– В самом деле?
– Все деньги, полученные за студию, он поделит между мной, детьми тети Примроз и Ингой. Когда дед умрет, мы получим все. Все. Я буду действительно богатой.
– Ну и хорошо. Сможешь содержать меня в старости.
