— Ее мать об этом знает. Приятель ее матери об этом знает. Насколько я понимаю, весь чертов мир об этом знает. Проклятье, что с тобой случилось? Ты что, не можешь трахаться, не выбалтывая своей девице всего, черт побери, что у тебя в башке?
— Я ничего ей не говорил, — сказал Брикс, но слова с трудом вышли из горла. Вернулось напряжение в желудке. Ее мать знает. Приятель матери знает. Она все разболтала и скрыла это от него. Маленькая сучка, она все время клялась, что никому не проболталась, глядела на него своими невероятными глазищами, и он верил ей, тогда как она врала. Врала ему! Что это за проклятая любовь такая? — Я ничего ей не говорил, — повторил он.
— Тогда откуда она знает? Будь оно все проклято! — Квентин зарычал, когда Брикс ничего не ответил.
Откуда она знает? Ты единственный, кто с ней спал, откуда она…
— Ну, в этом я не уверен. — Это была соломинка, надежда, и Брикс ухватился за нее. — Я хочу сказать, я не знаю, кто ее трахал. Это мог быть кто угодно. Хотя бы Курт. Или Хейл, после того как он съехал от Роз. Она ведь вертлява, ты понимаешь, я уже давно подозревал, что я у нее не единственный.
Квентин поглядел на него с презрением.
— Да она ни на кого другого не смотрела с тех пор, как встретилась с тобой и уж тем более не спала, она как дворняга за тобой увивалась, выпрашивала у тебя все, что ты мог ей дать, и если бы ты был мужчиной, а не плаксивым засранцем, то не стал бы прятаться за такой чушью. — Он встал, наклонился над столом, опершись на руки и навис над Бриксом. — Говори мне, откуда она узнала, и что именно. Я могу спросить ее саму, если захочу…
— Нет! Я хочу сказать, она не здесь. Глаза Квентина сузились:
— А где она?
— В Нью-Йорке, на съемках. Я приехал туда с ней прошлой ночью, но мне хотелось вернуться на работу вовремя, и я вернулся обратно сегодня утром. Я не знаю, что она делала вчера ночью после ужина: у нас были отдельные номера. Ей это не нравится, но я подумал, ты понимаешь — отель большой, так будет лучше для ее репу… — Он остановился. Слишком много наговорил.
— Она не пошла на съемки.
— Что? Не верю! Она никогда не пропускала. Может быть, она заболела. Хейл проверил в отеле.
— Я сказал ее матери, что она может ей передать: мы больше в ней не нуждаемся.
Брикс в ошеломлении уставился на отца:
— Ее матери? Ты говорил с ее матерью? Как так? Я думал, что вы больше не встречаетесь.
— Ее мать и приятель матери беспокоились за нее. Они боялись, что ты сочтешь ее угрозой, из-за того, что она выяснила что-то о ПК-20, они помнят, что ты сделал в колледже, когда решил, что кое-кто сделал нечто, что тебе не понравилось.
Брикс застыл на стуле, буквально заледенел от страха. Откуда они узнали о том, что случилось в колледже? Эмма этого не знала, она бы иначе что-нибудь да сказала. Откуда узнала ее мать? Во всяком случае, отец давно замял это дело, зачем кому-то понадобилось говорить о нем теперь? Он сжался, похолодевший и одинокий. Его отец заслонил все поле зрения, ничего другого больше в мире не было, кроме этой огромной, грозной фигуры, нависшей над ним далеко не с любовью.
— Они ворвались вчера ко мне в дом, искали ее, вытягивали у меня названия отелей, в которых ты обычно останавливаешься. Они думали, что она в опасности. Это так было? — Квентин подождал. — Она была в опасности?
Брикс качнул головой. Раз сделав это, он уже не мог остановиться. Голова задергалась взад-вперед, пока он пытался придумать, что же сказать.
— Я уверен, что они ее нашли — ее мать больше не звонила. Они нашли ее?
— Я не знаю, — квакнул Брикс.
— Ты отлично знаешь, что они нашли ее, иначе бы" мы о них еще услышали бы. Вероятно, она дома, раз ты не можешь придумать, где она может быть, — Квентин подождал. — Тогда я позвоню ей домой, или ты скажешь мне, что, черт возьми, творится. Все скажешь!
Брикс беспомощно уставился на отца. Он не мог придумать что сказать, кроме правды, но правда его ужасала.
— С самого начала, — рявкнул Квентин. — Все, с самого начала.
И Брикс сдался:
— Она была в моем кабинете в тот день, когда меня там не было. — Он поглядел на носок блестящего туфля Квентина, и забубнил:
— Я говорил ей, чтобы она не смела так делать, но она была там и увидела пару записок Курта в моем столе. Я миллион раз говорил ей не читать ничего из моих бумаг, но она прочла, открыла папку и прочла их, и потом, я не помню, когда именно, она спросила у меня о них, и я сказал, что они ничего не значат, что мы проводим новые тесты и что все отлично, но что ей не следует никому о них рассказывать, потому что это повредит нашей репутации, если выплывет на поверхность. Что-то в этом роде, по крайней мере, она поверила и сказала, что никому не расскажет. И она так и сделала, я знаю, что так: я напугал ее, сказал, что брошу, если выболтает, но потом она выяснила, что мы не проводим никаких новых тестов и… черт, я не знаю, но думаю, она кому-то рассказала. — Брикс поднял глаза. — Но я не знал этого. То есть, я не знал, что она кому-то рассказала до сегодняшнего дня, когда ты мне сказал.
— Итак, она не была в опасности. Ты это хочешь сказать?
— Как ее мать узнала о том, что было в колледже? — выпалил Брикс.
— Лоррэн ей рассказала.
— О, эта сучка Лоррэн, — пробормотал Брикс. Он поднял глаза. — Но ведь ты сказал ее матери, что я ко всему этому не имею отношения, да? Я хочу сказать, ты всем так отвечаешь. Всегда.
— Она была в опасности? Брикс молчал.
Квентин всучил ему телефонный аппарат:
— Звони ей домой.
Брикс вытянул руку. Но она была тяжелой и непослушной. Он взял трубку и медленно набрал цифры домашнего телефона Эммы. Послушал долгие гудки на том конце.
— Ее там нет. — Он положил трубку. — Они, вероятно, в Нью-Йорке. Может быть, они решили остаться там на ночь.
— Где она?
Брикс бросил короткий взгляд на комнату, как будто здесь мог быть какой-нибудь выход, а потом снова поглядел на носок туфли отца.
— Я думаю, она, должно быть, в больнице. Ей стало плохо в ресторане. Я хочу сказать, она была такая неуклюжая, пошла в дамскую комнату, а потом решила вернуться в отель. Я ее не видел и не хотел будить ее, но сегодня рано утром позвонил, и они сказали, что ее увезли в больницу. Они сказали, что это ее родители, наверное, ее мать с тем парнем.
— Что с ней?
— Я не знаю; говорю тебе, ей было не очень хорошо…
Квентин взял трубку:
— Какая больница?
— Она приняла чрезмерную дозу! Того лекарства, ты знаешь, снотворного, «Хальсиона», она слишком много его приняла и слишком много выпила за ужином, а затем захотела коньяку, а я ведь не знал, что она той дряни так много приняла и сказал, что немного коньяку можно. Наверное, мне надо было сказать «нет», но она же не сказала мне точно…
