Вероника посмотрела на бумажку. Заправила выбившуюся прядку за ухо, и Стасу захотелось повторить это движение: заправить ее выбивающуюся прядку самому. Он отвернулся, сжав кулаки:
— Мое тож проверьте, Вероника Васильевна.
— А у вас какая работа? — не выдержала девочка.
— Кристина, я думаю, тебе можно уже идти. Я скажу завтра, какая у тебя оценка, — услышал Стас невозмутимый голос Вероники.
— Но вы даже не посмотрели, Вероника Васильевна, — сообщила охотливо девочка, явно не торопясь уходить.
— Проверю попозже. Можешь идти, — спокойный приказ Вероника немного расстроил Кристину, так мечтавшую узнать секрет Стасова листочка. Она медленно собиралась, долго копалась в рюкзаке. Стас смотрел на Веронику, и она смотрела на него, и ее голубые глаза будто светились огоньками изнутри.
— Проверь, — произнес Стас немного непослушными губами, когда Кристина вышла из класса, — там не все, но, мне кажется, здесь написано самое главное. С остальное как-нибудь определимся, лады?
Как подгадал хитрый старикан, что его подарок очень-очень пригодится? Вручать его здесь, в школе, Стас не собирался — хотелось это сделать у себя дома. Сначала — колечко Туза. Через месяц — два (он проконсультируется у Димыча, когда можно) — свое, уж не менее красивое.
При одном условии, которое зависит от нее.
Вероника не ответила, кивнула, улыбаясь. И развернула листок.
«Я тебя люблю».
Это было выведено на одинарном листочке, вырванном из обычной тетрадки. Я такие всегда держу на своем столе, у меня их целая кипа. Ребенок забыл тетрадку, выполняет индивидуальное задание, или работу над ошибками — тогда даешь и не слушаешь никаких стенаний, что «у меня не-ет листка-а, Вероника Васильна-а! Я не могу-у ничего писа-ать!»
Держа листочек, встаю из-за стола. Вчера он не сказал мне ни слова о любви. Просто был всегда рядом: остался на ночь, с пониманием выслушал мой рассказ о школе («Туда ей и надо, шалаве. И мальчишку довела… Дрянь! Хорошо, что менты приехали и всех забрали»), а утром отвез на новое место работы.
«Я приеду, дорогая, за тобой. Не выходи никуда из школы».
Да, мне не сказали ни слова о любви. И все же… Я подозревала, что нравлюсь, но если Стас еще и написал…
— Стас! Ты не прикалываешься по своему обыкновению?
— Я такими вещами не прикалываюсь, — отрезал Стас, — люблю тебя. Я все сказал, добавить нечего… — Он не отвел взгляд, и серые глаза глядели на меня необычайно серьезно, — Блин, ну если ты мне ничего на это не можешь ответить…
— Я тебя люблю, Стас. Уже давно, к сожалению. Ничего не могу с этим поделать. Ты прекрасно знаешь, наверно…
— Ничего я не знаю. Чужие мысли читать не умею, а уж таких правильных училок, как некоторые, тем более, — рука Стаса касается моей талии.
— Но вчера…
— Вчера — это вчера. Может, вчера ты была напугана или благодарна мне без меры — у тебя это случается. Сегодня скажи. Сейчас, — он подходит близко-близко ко мне и смотрит сверху вниз. Его руки железным кольцом обхватывают мою талию, притягивают к себе.
— Я люблю тебя, Стас, — говорю негромко, радостно смотря в ставшие родными серые глаза.
— Слушай, я, конечно, не подарок и не принц на белом коне, но со мной всегда можно договориться. Ты в курсе.
— Да, — кладу свои ладони на его грудь и встаю на цыпочки, — мы договоримся…
Я легонько целую губы Стаса, провожу языком по его нижней губе. Его руки сжимают меня тисками, но Стас отвечает мне таким же легким поцелуем, перерастающим в долгое затяжное безумие, от которого у меня сбивается дыхание.
— Поехали отсюда, что ли? — Стас, оторвавшись от моих губ, недовольно оглядывается по сторонам. Парты и старые стены класса не вдохновляют его на большее, как, впрочем, и меня. — Хотел тебе подарочек небольшой сделать, только его подарю не здесь. На школу у меня аллергия.
— С каких пор?
— Недавно появилась, прикинь? — веселится Стас, улыбаясь во весь рот.
— В подарок опять ножик, Стас? Воздержусь-ка от ножей, мне хватит…
Все равно, что он выдумал. Три слова на листочке. Из людей мне никто никогда не дарил большей ценности.
Еле сдерживаю слезы. Меня выдают, скорее всего, блестяще от соленой воды глаза. И у Стаса глаза странно яркие. Он покашливает, проводит рукой по волосам.
— Нет, не нож, далеко вообще от ножей и прочего. Тебе понравится, дельная вещь…
— Стас, это что? — допытываюсь я, но Стас целует меня еще раз, и тут же пропадает желание задавать любые вопросы.
— Умная, да? Сейчас тебе все выложил. Нет уж… Давай, где твои вещи, поехали…
— Стас, мне нужно собрать тетрадки…
— Завтра. Сегодня отдыхаешь. Собирайся, дорогая. Я тебе даже помогу свалить отсюда как можно раньше…
Но тетрадки я отстояла: Стас, чертыхаясь, сам складывает их в пакет, пока я надеваю куртку.
— Стас, аккуратнее! Они детям еще пригодятся, — увещеваю его, замечая, как небрежно он засовывает детские тетрадочки.
— Все с ними будет хорошо, не переживай!
Я так счастлива!
Счастлива не тем восхитительно обманчивым счастьем, которое застит глаза и заставляет забыть обо всем, кроме него. Наверно, это удел юности, но мое счастье не меньше. Оно другое.
Чувствую, как внутри продолжает гореть что-то ласковое и теплое. Оно разгорелось сейчас ярким пламенем огромного костра — весь мир заполнит — но было и раньше, немного светило мне среди крушений и потерь, иногда становясь совсем-совсем маленьким, крошечным угольком. Мне удалось эту кроху пронести через все, что было. Кажется, мне удалось.
Отче! Благодарю за все-все! Я не знаю тех слов, с которыми могла бы обратиться к тебе: они не в состоянии передать мои чувства. «Отче, будь со мной рядом и никуда не уходи»! А я буду продолжать учиться жить в любви, не завися от радости, не боясь потерь.
Да святится Имя Твое.
Цитата из стихотворения Иосифа Бродского.
Отсылка к цитате ОГенри из рассказа «Дороги, которые мы выбираем»: «Дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу».
