– Ладно, не воображай, – с улыбкой одернула ее я. – Тебе это не идет.
– Знаешь, что у тебя теперь есть? – сказала она. – Как же это называется-то… ах, да – чувство собственного достоинства!
Дрожащими руками я распечатала конверт. Письмо было адресовано мне. Переслано из Женского общежития Аннандейл, Западная 15-я улица, Нью-Йорк. Оно было от Люка.
Я не собиралась возвращаться в Нью-Йорк. Никогда. Но на пятнадцатом месяце моего воздержания от наркотиков Нола вдруг предложила мне сделать это.
– Поезжай, – небрежно сказала она, как будто мне это было раз плюнуть. – Нет, правда, почему бы и нет?
– Нет, – отрезала я.
– Поезжай! – настаивала она самым противным голосом, на какой только была способна, то есть не очень противным. – Если не съездишь, потом всю жизнь себе этого не простишь. Поезжай!
Сходи туда, где ты обычно бывала, помирись с теми, кого ты расстроила или обидела.
Нола всегда говорила что-нибудь такое мягкое и нейтральное, вроде «кого ты расстроила или обидела» вместо того, чтобы сказать «чью жизнь ты разрушила».
– С Люком, например, – сказала я, потрясенная тем, как меня взволновала даже сама мысль о возможности его увидеть.
– Особенно с Люком, – улыбнулась Нола. – Он такой милый! – добавила она.
Я уже не могла не думать о Нью-Йорке. Эта мысль захватила меня целиком. Кажется, уже не было другого выхода, кроме как поехать туда. И теперь, когда все это приобрело реальные очертания, шлюзы в моем сознании открылись, и хлынул поток. К своему ужасу, я полностью осознала то, что подозревала уже давно: я все еще была от него без ума. А он, возможно, ненавидит меня, или забыл о моем существовании, или давно женат на ком-нибудь другом.
– Это даже неважно, – убеждала Нола. – В любом случае, встреча с ним будет тебе полезна. Он – такой лапочка! – прибавила она с лукавой улыбкой.
Родители насторожилась.
– Это не навсегда, – объяснила я. – Я все равно должна вернуться к началу октября. У меня начинаются занятия в колледже.
(Люди, уполномоченные принимать такие решения, сочли возможным дать мне шанс попробовать изучать психологию. Я сплясала на радостях в тот день, когда получила уведомление об этом.)
– Ты остановишься у Бриджит? – с тревогой спросила мама.
– Нет, – ответила я.
– Но ведь вы с ней помирилась, – сказала она.
– Да, я знаю. И все-таки это будет не очень удобно.
Я была совершенно уверена, что Бриджит позволила бы мне поспать на ее кушетке. Но мне самой было бы тяжело оказаться в этой квартире в качестве гостьи. Кроме того, хоть я и относилась к Бриджит с большой теплотой, мне казалось, что как-то здоровее для меня, вернувшись в Нью-Йорк, больше от нее не зависеть.
– Но ты ведь увидишься с ней в Нью-Йорке? – мама все еще волновалась.
– Ну конечно, – успокоила я ее. – Мне и самой очень хочется с ней повидаться.
А потом все закрутилось очень быстро. Я заняла кучу денег, обменяла большую часть на доллары, заказала билет на самолет, забронировала комнату в женском общежитии, потому что снять квартиру не могла себе позволить, и собрала вещи. В аэропорту Нола дала мне листок бумаги с адресом.
– Это моя подруга в Нью-Йорке, позвони ей, передай привет от меня – и она о тебе позаботится.
– Надеюсь, она не наркоманка? – спросила я, картинно закатив глаза. – Ты ведь знакомишь меня только с наркоманами. Нет ли у тебя каких-нибудь обыкновенных друзей?
– Поцелуй от меня Люка, – невозмутимо сказала Нола. – И до встречи в октябре.
Нью-Йорк в июле – это как будто тебя завернули во влажное теплое одеяло. Для меня это – слишком. Запахи, звуки, гудки на улицах, толпы людей, которые вечно бегут, как оглашенные, огромные здания на Пятой авеню; влажная июльская жара; желтые такси, бампер к бамперу, в уличной пробке; воздух, настоянный на выхлопных газах и непечатной брани.
Мне стало трудно выдерживать бешеную энергию этого города. Меня раздражали разные придурки, которые сидели напротив меня в метро, или шли рядом по тротуару. Все это было слишком «в лоб». Первые три дня я отсиживалась в своей комнате в общежитии. Спала или читала журналы, задернув шторы.
«Не надо было приезжать», – думала я подавленно. Только разбередила старые раны. Я скучала по Ноле и остальным. Я скучала по своей семье. Мне позвонила из Дублина Джини, и я сначала ужасно обрадовалась. Пока она не выдала мне:
– Ты уже была на собрании?
– Э-э… Пока нет.
– А подруге Нолы звонила?
– Нет.
– А работу начала искать?
– Пока нет.
– Так давай, черт возьми, начинай! Прямо сейчас!
И я заставила себя покинуть мое убежище и принялась беспорядочно бродить по душному городу. Ну, честно говоря, не совсем беспорядочно. Это была в некотором роде ретроспектива моей жизни в Нью-Йорке. Возвращение к старым адресам. Вот здесь я купила свои зеленоватые босоножки без задников, в которых была, когда познакомилась с Люком; вот в этом здании работала Бриджит; вон на той улице стоял мерзкий гараж, в который мы с Люком и Бриджит ходили смотреть поганую «постановку», в которой участвовала сестра Хосе.
Я слонялась по городу, изнемогая под бременем воспоминаний. Стоило мне сделать шаг – и тут же накатывала ностальгия, мгновенно превращая меня в беспомощного инвалида. Я прошла мимо того, что раньше называлась «Лама», и где теперь помещалось «Киберкафе». Проходя мимо «Ля бон шери», куда водил меня Люк, я чуть не опустилась на колени и не зарыдала от тоски по той жизни, которая у нас с ним могла бы быть.
Я все шла и шла, совершая круг за кругом, каждый следующий – мучительнее предыдущего. Наконец я почувствовала, что уже в состоянии пройти по улице, где жил Люк. Меня немного тошнило на нервной почве, а может быть, и просто от жары. Я стояла около дома, где он жил, а может быть, и до сих пор живет, и вспоминала, как была здесь впервые, после того вечера в «Рикшо». А потом вспомнила свой последний приход сюда, вернее уход отсюда – воскресным вечером, перед тем, как попала в больницу с передозировкой. Тогда я еще не знала, что в последний раз здесь. Если бы знала, возможно, я бы отнеслась ко всему более внимательно. И, может быть, предприняла бы какие-то шаги, чтобы тот раз не стал последним.
Итак, я стояла на тротуаре, перегораживая дорогу пешеходам, погруженная в бесполезные переживания о том, что все сложилось именно так, а не иначе. Мне очень хотелось вернуться назад и изменить прошлое. Чтобы я по-прежнему жила в Нью-Йорке, никуда не уезжала, не принимала наркотиков, была девушкой Люка.
Я немного потопталась около дома в надежде, что Люк сейчас появится, и ужасно боясь, что появится. Потом, сообразив, что если кто-то на меня сейчас смотрит, наверняка подумает, что я – преступница и высматриваю жертву, я пошла. Но в конце улицы остановилась. Мне пришлось это сделать, потому что слезы застилали мне глаза, и я запросто могла с кем-нибудь столкнуться или попасть под машину. Я прислонилась к стене и плакала, плакала, плакала. Оплакивала прошлое, другую жизнь, которой могла бы жить, если бы все сложилось иначе.
