Зигги повернулся к безмолвной Селесте, которая храбро пыталась выдавить улыбку.
— Она неподражаема, правда? — сказала она.
Зигги угадал в ее сострадательном выражении решимость женщины, осознавшей, что правда не на ее стороне. Он смиренно взял ее руку и поцеловал.
— Такое безумие не для вас.
Она чмокнула Зигги в щеку и зашагала прочь.
Зигги преклонялся перед силой ее характера. Его отвлек Барни — он появился в проходе, ведущем за кулисы.
Барни не захотел мешать своей счастливой физиономией триумфу Сиам. Зигги окликнул его:
— Рад снова тебя видеть, Барни.
Барни угодил ногой в какой-то чан и устроил звон. Его внимание привлекли носилки и кислородные подушки. Лавируя между ними, он удивленно спросил Зигги:
— Выходит, ты не надеялся, что у нее получится?
Зигги встретил его примирительной улыбкой, какой испокон веков встречали блудных сыновей столетние мудрецы.
— К своему стыду, я всякий раз убеждаюсь, что опыт не способен разгадать тайну, что скрывает невинность. Тоже своего рода слепота.
Барни был обезоружен столь радушной встречей и не нашелся, что ответить.
Шквал оваций заглушил слова. Аплодисменты разбегались по стадиону волнами, подхватываемые одним ярусом за другим. Сиам кланялась, распахивала объятия, посылала воздушные поцелуи; казалось, еще немного — и она воспарит над сценой. Медленно, шажок за шажком, она скрылась с глаз аплодирующих ей зрителей.
Зигги был вне себя.
— Наплевала на аплодисменты!
Однако и он восторженно взирал на широкую просеку, прорубленную в джунглях корысти и безумия любовью. Он восхищался Барни — и не потому, что тот не стал спасаться бегством, а потому, что вернулся на свою стезю на трезвую голову.Иную защиту от этого мира было бы смешно искать.
Сиам бросилась ему навстречу.
— Баааааарни! — взвизгнула она.
Барни изобразил улыбку, чтобы скрыть слезы, выступившие у него на глазах от этого ее безумного крика.
Сиам перепрыгнула через носилки и кислородные подушки и повисла на нем, обхватив за шею. Она тыкалась ему в лицо, целовала и одновременно поливала слезами.
Он тоже не сдержал слез и радовался тому, что она, прижавшись своей заплаканной щекой и намочив лицо, спасла его от позора.
Сиам хотела что-то сказать ему, но не сумела выдавить ни звука. Она поцеловала его, но и после этого у нее не нашлось сил на слова.
Все женщины за кулисами шмыгали носами и смущенно покашливали.
Сиам проглотила ком, подступающий к горлу, но он снова всплыл, как поплавок. Она прижалась лицом к его шее. Стадион продолжал аплодировать. Шум оваций заглушал любые слова.
Барни первым обрел дар речи. Его голос звучал хрипло:
— Я пришел просто взглянуть на тебя.
Она слепо обхватила его голову пылающими руками.
— Тебе больше не придется делать мне предложение, — с трудом прошептала она, осыпая его поцелуями. — Я говорю «да», вечное «да». Как только ты захочешь на мне жениться… — Слова захлебнулись в слезах.
— Сиам, — окликнул ее Зигги, — придется тебе ответить на аплодисменты, иначе они разнесут стадион.
Сиам еще крепче прильнула к Барни.
— Иди, — сказал он ей.
Она прижалась к нему всем телом.
— Какой из тебя менеджер? — не выдержал Зигги. — Ты не умеешь ее заставить.
Негодование Зигги только усилилось, когда Барни, обернувшись, продемонстрировал ему свою блаженную, беспечную физиономию.
Зигги и подоспевший ему на подмогу Твид стали отдирать от него Сиам. Твид тянул ее за пояс, Зигги — за ноги.
— Нельзя не отвечать на аплодисменты! — вразумлял ее Зигги.
— Лучше оставьте ее в покое, — посоветовал им Барни.
Они послушались и беспомощно опустили руки.
Сиам по собственной воле вышла к публике, которая, увидев ее, дружно вскочила, продолжая отбивать ладони.
— Мне нравятся счастливые завершения, — сказал Зигги, глядя на ярко освещенную Сиам, покидающую сцену. — Счастливый конец дарит мне чувство, будто я ни одного мгновения в жизни не прожил зря.
Отрывок из «Оды соловью» Джона Китса приведен в переводе Игоря Дьяконова.
По Фаренгейту.
Игра слов: «books» по-английски значит «ставки» и «книги».
