Она повернула вниз, к главному входу, заглядывая во дворик библиотеки Бодли, главной в Оксфорде и одной из самых прекрасных в мире. Топаз обошла несколько раз вокруг, любуясь красотой, но отсюда книги выносить нельзя, и она редко пользовалась этой библиотекой. Топаз — современная девица и предпочитала заниматься в своей комнате, с чашечкой кофе, слушая Арету Франклин.
Две внештатницы, работавшие на «Червелл», помахали ей. Девушки писали для странички по искусству и о работе студентов.
— Ну как репортаж? Продвигается?
— Хорошо, — ответила девушка помоложе. — Вчера вечером здесь была интересная группа с Уэст-Энда, они ищут таланты. И я собираюсь взять интервью у Мэри Джексон, их руководителя.
— Короче говоря, она хочет, чтобы ей выделили место в следующем номере, — ухмыльнулась подруга.
Первая толкнула ее локтем.
— Ну что же, посмотрим, когда получим материал, — сказала Топаз, ощущая себя очень взрослой. Ей не хотелось портить кому-то настроение. Она собиралась встретиться с Питером и не могла дождаться момента. Жизнь так хороша.
Девушки помахали ей рукой и ушли.
Топаз откинула с лица рыжие кудри. Некоторым американцам здесь очень тяжело учиться. Не понимая английского юмора, они уезжали из Оксфорда в полном убеждении, что местные терпеть не могут иностранцев, особенно американцев.
Топаз думала иначе.
«А может, просто Ровена заставила меня увидеть все другими глазами? — подумала она. — Или Питер».
Кожа все еще хранила память о его утренних ласках. Особенно там, где он слизывал шампанское.
— Поздравление с завершением второй статьи для национальной газеты.
Эта статья тоже получилась. И она отправит ее сразу, как только выйдет первая, значит, после выборов. Ровена уже будет радостная, взволнованная, перестанет нервничать, выйдет из стресса, а то в последнее время она какая-то странная, отчужденная.
Топаз задержалась на секунду на Ориел-сквер, что у заднего входа в колледж Питера, она думала о статье, о любовнике, о подруге — все крутилось в голове одновременно. Мягкое солнечное тепло припекало затылок, ей казалось, она купается в ванне, наполненной чистым счастьем.
Ровена снова ощутила ком в груди. Она не могла ни дышать, ни плакать.
— Нам надо остановиться, — сказала она тихо. — Я не должна была на это идти.
Питер предложил ей сигарету, но она покачала головой.
— Но ты же пошла, — сказал он.
Он ощущал свою власть над ней. Каждый раз заставлял ее преодолевать колебания, заглушать голос совести, все отбросить. Это льстило его тщеславию: он занимается любовью с обеими — с Топаз Росси и Ровеной Гордон — в один день.
Он никогда не говорил об этом с Ровеной, но она знала. Конечно, знала, что он встречается с ее лучшей подругой. А это очень важно.
— Я обещал тебе закончить с Топаз, но постепенно, — продолжал Питер. — Я думал, мы договорились.
Ровена молчала, уставившись в стену. Стыд, боль и неукротимое желание смешались внутри.
— В чем дело? Выборы? — строго спросил Питер. — Ты знаешь мое мнение по этому поводу. Я обязан сдержать слово. И происходящее между нами не имеет никакого отношения к политике.
Ровена покачала головой.
Они оба понимали, что их секс так хорош особенно из-за того, что они противники. Это добавляло остроты.
— А как насчет твоего слова Топаз?
— Ты сама вчера говорила — в последний раз, — жестоко бросил он ей.
Ровена покраснела. Да, правда, она снова сдалась, отчасти потому, что ее тянуло к нему, отчасти оттого, что он сам не хотел оставить ее. Он забирался к ней по наружной трубе, влезал в окно, присылал красные розы и марочное шампанское. Он усаживался рядом с ней за едой. Поджидал возле швейцарской, когда она приходила за утренней почтой, был настойчив и одновременно романтичен, как лорд Байрон. С большим облегчением она сдавалась ему и позволяла делать то, чего жаждала сама.
«Мы учимся в одном колледже, — думала Ровена. — Я все равно не смогу от него избавиться».
Но вслух сказала:
— Но я действительно хотела… Я не могу причинять боль Топаз, а ты отказываешься выбрать кого-то. — И Ровена заплакала.
— Я хочу только тебя, — осторожно сказал Питер, услышав новую нотку в ее голосе и обнял девушку.
И вопреки желанию Ровена почувствовала — она не может сопротивляться. Пусть он успокоит ее, пусть говорит, как любит и что все будет хорошо.
Топаз — моя лучшая подруга, подумала она. И волна стыда окатила ее. Она не имеет права говорить так! Ведь она глумилась над ней, презирала ее, наговаривала на нее. А Топаз… Топаз была ей преданна. Ровена, как и все виноватые, не любила того, перед кем была виновата.
Питер посмотрел на чувственное изящное тело, оцепеневшее в его объятиях. На полные губы, сжатые и готовые к сопротивлению.
Никто из них не заметил, как открылась дверь. Никто из них не видел, что за ними наблюдают.
— Не мучайся из-за Топаз Росси. Ну, ты же сама говорила мне, что ваша дружба — чистое сумасшествие! Деревенщина из Нью-Джерси и вы не подходите друг другу. Она даже не помогла тебе — не поговорила со мной, ты же помнишь? Вчера вечером ты обещала сразу после выборов порвать с ней. — Питер нежно коснулся ее щеки. — Она для тебя ничего не значит. Не пытайся скрываться за словами.
— Скрываться? — спросила Ровена. Его запах, его близость. Ей хотелось прижаться к нему. Нет, нет, пусть он не уходит.
— Ну да, ты ведь скрываешься за словами, будто ты меня не любишь, — сказал Питер.
— Так это неправда!
Пауза, и Питер почувствовал ее возгорающееся желание.
— Докажи мне, — сказал он, и Ровена с легким рыданием подставила ему губы.
Стоя в дверях, Топаз почувствовала, как слезы застилают ей глаза, она почти ничего не видела и поморгала, чувствуя, как капли влаги побежали по щекам. Затем безмолвно отступила в коридор.
Никто из них ее не заметил.
Редакция была битком набита народом. Среда, последний сбор перед выходом очередного номера. Все должно быть готово к середине четверга, потому что в ночь на пятницу печатается тираж. Всем весело — ажиотаж, возбуждение, сомнения, — этот номер за седьмую неделю летнего триместра будет толстым. В нем и спортивные новости — о соревнованиях по гребле, светская хроника — сообщения с бальных вечеров, прошедших в колледжах, объявления, полезные советы перед экзаменами для несчастных с третьего и четвертого курсов и, конечно, материалы о выборах в «Юнион». Никак не влезали в номер статьи о пособиях, о бездомных. Внештатные авторы любили потолкаться в редакции — для газеты стало так интересно писать. С тех пор как Топаз Росси возглавила «Червелл», газету читали все. Ошеломить и удивить друзей! Вот они — будущие короли средств массовой информации. Они к этому готовы.
