Он не отвечал, и Гас принялась лениво развивать свою идею, придумывая новые варианты.
– Что еще? Как насчет Таинственного мстителя? Мне всегда нравилось это имя. Кажется, оно из какого-то комикса.
А как насчет Злобного надсмотрщика? Или просто Джека? Как вам нравится последний вариант?
– Джека? – повторил он за ней.
Он был явно обеспокоен. Или его голос стал совсем хриплым от жары. Во всяком случае, она добилась от него ответа.
Гас слышала, как учащенно забилось его сердце.
– Ну да, как Джека Потрошителя.
Похоже, он рассмеялся. Или ей только почудилось? Это был не смешок, а скорее вздох, легкое шуршание.
– Отлично, значит, остановимся на Джеке, – подвела она итог, довольная сделкой.
– Почему бы тебе не называть меня тем именем, каким меня называла мать? – предложил он.
– У вас была мать? – Она подняла к нему лицо, как если бы повязка на ее глазах вдруг стала прозрачной. – И как же она вас называла?
– Она называла меня сатаной.
Гас чуть было не расхохоталась.
– Мне кажется, я нашла бы общий язык с вашей мамочкой.
У нее вдруг зачесался лоб, и она потерлась им о его ключицу, лениво, как кошка, требующая ласки. Это все солнце, теперь у нее на лице будут красные пятна в тон размазанному лаку на руках и ногах.
Он негромко кашлянул, и Гас подумала, что ей симпатичен и этот звук, и ровное сильное биение его сердца. Никогда прежде она не встречала мужчину, столь невосприимчивого к ее персоне, и ей это тоже понравилось. Это ее интриговало.
– И сколько еще нам идти? – спросила она его, как старого знакомого. – Может, на пути у нас есть оазис?
Гас решила, что будет принимать его молчание за согласие.
Ей следует смотреть на вещи с положительной стороны. Может быть, он ей даже кивает в такт походке.
Джек продолжал мужественно преодолевать расстояние, а она вновь погрузилась в нечто подобное сновидению, навеянному ее теперешней ситуацией. Она вернулась назад в те младенческие годы, когда ее вот так, как сейчас, носили Па руках. Это были печальные нищие годы, еще до того, как ее мать вышла замуж за Лейка Феверстоуна-старшего. Странно, но из тех времен ей почему-то ярче всего запомнился грязный ковер: сначала она ползала по нему, потом, когда пошла в школу, играла на нем в куклы. Запачканный и вытертый до основы, он всегда был один и тот же, независимо от того, какую следующую по счету убогую квартиру они снимали. В ее ранней жизни этот ковер был одной из немногих постоянных величин.
Еще одним тяжелым воспоминанием было воспоминание о мучительном одиночестве. Мать допоздна работала в ресторане и часто возвращалась домой уже на рассвете. Гас не могла заснуть и всю ночь не выключала свет и телевизор, и только книжки с картинками, подаренные пожилой соседкой, позволяли девочке побороть страхи и ввели ее в новый мир. С тех пор волшебные сказки стали спасением дли Гас.
Сейчас ей было стыдно признаться, что тогда она жила в царстве фантазий вместе со Спящей красавицей, Белоснежкой и Золушкой. Особенно Золушкой, потому что Золушкой была она сама. Она была очень одинокой заброшенной девочкой, мечтавшей о спасении отважным принцем.
Даже после замужества матери мечта о появлении принца-спасителя никогда не покидала Гас и служила ей опорой все долгие неспокойные годы борьбы за выживание, которую ей пришлось вести против сводных брата и сестры. Постепенно Гас пришла к выводу, что никто не спешит на помощь к другому без личной выгоды. Жизнь сделала из нее трезвую реалистку, но сейчас, когда мысли путались от жары, она легко могла вообразить, что это принц подхватил ее на руки и вот-вот умчит в неизвестную страну, где для нее начнется чудесное существование, прекрасная сказочная жизнь… Жаль только, что на глазах у нее повязка, руки связаны, а человек, который несет ее куда-то на руках, ничем не напоминает принца…
– Мы прибыли, – объявил похититель.
Резкие короткие слова прервали мечтания Гас.
– Куда? – спросила она.
– В то самое курортное местечко, о котором я говорил.
Он поставил ее на ноги, и босые ступни коснулись гладкой, твердой и горячей поверхности. Он принялся развязывать платок на ее глазах. Когда наконец это ему удалось. Гас несколько раз подряд моргнула, чтобы привыкнуть к свету, и, если бы солнце не слепило ее, она бы могла поклясться, что видит перед собой гору гнилых досок, ржавых труб и металлической сетки.
– Где мы? – спросила Гас.
Она стояла на гранитном камне, который, видимо, служил крыльцом, но и при ближайшем рассмотрении лачуга производила грустное впечатление.
– Входи, – пригласил похититель.
– А где же дверь?
Ударом ноги он распахнул нечто похожее на деревянные ставни, и Гас увидела чрево полуразвалившийся хижины, где некогда, но не позже прошлого века, ютились старатели.
– Боже мой! – в страхе закричала Гас, переступив порог, и попятилась назад, натолкнувшись на похитителя. – Смотрите, ящерицы, их тут тысячи!
Юркие маленькие существа разбегались во все стороны.
– Они не кусаются, – заверил он ее снисходительно.
– Они-то нет, а она да!
Гас опять метнулась назад с визгом, способным вконец разрушить лачугу. Гремучая змея, свернувшись, лежала всего в нескольких шагах, и ее зловещие радужные глаза могли нагнать страху на кого угодно.
Змея начала разворачиваться и поднимать голову, и Гас застыла на месте. Плащ распахнулся, но у нее не было сил стянуть полы. Она могла только тихонько хныкать от ужаса.
Больше всего на свете Гас боялась змей. Она мужественно боролась со своими детскими страхами, но ей так никогда и не удалось преодолеть ужас, который в ней вызывали отвратительные рептилии.
– Выпустите меня отсюда, прошу вас! – шепотом умоляла она и при этом изо всех сил прижималась к своему похитителю.
Змея взвилась вверх, и Гас снова завизжала.
Погремушка на хвосте змеи издавала знакомый и, казалось, невинный звук, тем не менее возвещавший смерть. С пронзительным шипением змея склонилась в сторону Гас, и мерзкий раздвоенный язык мелькнул в ее пасти.
– Ведь у вас есть револьвер! – как безумная закричала Гас, вцепившись в рубашку похитителя. – Стреляйте! Убейте ее!
Она закрыла глаза и уткнулась лицом в его грудь, готовясь услышать выстрел. Когда же выстрела не последовало. Гас подняла голову и посмотрела на него. Она все еще держалась за его рубашку.
– Стреляйте же, – попросила она уже совсем слабым голосом. – Почему вы не стреляете?
– Если ты перестанешь дергаться, – пояснил он, – то она сама уползет.
Но Гас не могла не дергаться, это было выше ее сил. Когда-то, ребенком, она оказалась в яме с омерзительными пресмыкающимися, и с тех пор одна только мысль о них вызывала у нее дрожь отвращения. Она почувствовала, как к горлу подступила тошнота, и зашаталась, еле держась на ногах. Сейчас ее или стошнит прямо ему на грудь, или она упадет в обморок.
