Было трудно поверить, что это тот же человек, которого она видела. Время пощадило Джека Сандфи, смягчив и изменив его черты, уничтожив злобное и бунтарское выражение лица. Годы сделали его более мягким и доброжелательным.
«Спустя десять лет затворничества Джек Сандфи, "enfant terrible" мира скульптуры, дает эксклюзивное интервью "Санди Ньюс"», — гласил заголовок наверху страницы.
У Лиз закружилась голова; она не переставала глупо улыбаться.
— Ого, ты только посмотри, — шепотом повторила она.
— Сенсация, я же тебе говорю, — с одобрением произнесла Клер, шурша страницами журнала. — Ага, вот, нашла, — она загнула страницу и стала читать вслух: «Популярный образ Джека Сандфи — гедониста, любителя красивой жизни, кутилы и бабника, "enfant terrible" мира искусства, рассыпается как части головоломки в откровенном эксклюзивном интервью Лиз Чэпмен, где художник рассказывает о своей работе, потаенных страхах и мечте найти любящую женщину и остепениться раз и навсегда…»
Лиз заулыбалась еще шире.
— Боже, и это написала я.
Клер засмеялась и взяла кусок торта, который уже почти разморозился.
— Да, какой сюрприз. Жаль, что твой Майк не знаменитость: ты начинаешь писать гораздо лучше, если тебя разозлить.
Подцепив упавший на стол сгусток замороженного крема наманикюренным пальчиком, она отправила его в рот.
— Судя по тому, что торт все еще цел, можно смело предположить, что вышеупомянутый кадр наконец-то соизволил заехать и забрать на выходные плоды своих чресл?
Лиз расправила журнал.
— Только после того, как я дважды позвонила и напомнила ему об этом. Он клялся и божился, что в эти выходные моя очередь быть с детьми, но потом до него дошло, что в прошлый уик-энд он про них забыл, и так резко притормозил, что я чуть не подавилась. А потом сказал, что у него проблема — он никак не может понять, какой сегодня день недели. Очевидно, это какой-то синдром, он сказал, что об этом даже по Би-Би-Си программу показывали.
Лиз умолкла на минутку и сказала с иронией:
— Значит, не врет. — Лиз еще раз недовольно посмотрела в газету. — И, если не возражаешь, не надо сейчас о чреслах. Мне и так до боли хочется дикой безрассудной страсти. Такой, чтобы земля остановилась, жизнь перевернулась с ног на голову…
Клер уставилась на нее.
— Но не с Майком же?
— Боже упаси, только не это. Это же до какой степени отчаяния надо дойти. Нет, просто надоело одиночество. Хочется настоящих отношений.
— Кто-нибудь есть на примете?
Лиз покачала головой; она не осмелилась бы поделиться с Клер фантазиями о Джеке Сандфи, которые разыгрывались в ее бурном воображении. Шмыгнув носом, она снова уткнулась в журнал.
— Замечательная обложка.
Клер усмехнулась.
— Это все гормоны виноваты. О'кей, о мужиках больше ни слова. Что будем делать? Не хочешь прокатиться? Когда наш чудо-мальчик обещал привезти Джо и Тома обратно? Можем съездить в Норвич и взглянуть на скульптуры Сандфи, пока их не упаковали и не перевезли в «Смоук». Как ты думаешь?
Лиз скорчила гримасу. После того как она пробежала статью, все мысли из головы исчезли. Перед глазами стоял лишь образ Джека Сандфи, крупным планом, ясно очерченный ярким солнцем. Она и не думала, что за время короткой встречи в отеле каждая его черточка так отчетливо отпечатается у нее в памяти: блестящие темные глаза, мягкие линии загорелого лица, густые, аккуратно подстриженные золотистые волосы с проседью, которые он по привычке отбрасывал со лба длинными пальцами. По спине Лиз пробежали мурашки. Картина, которую нарисовало ее воображение, была настолько живой, что ей казалось, будто она чувствует запах его лосьона. Ощущения были столь сильны, что у нее перехватило дыхание. Даже по ночам ей снился Джек Сандфи.
Неважно, что случилось позже, когда Лиз вернулась домой из отеля «Флаг», — первое впечатление о Джеке Сандфи было ошеломляющим. Пусть все, что он рассказал ей, оказалось сплошным враньем. Ей все еще было трудно в это поверить, ведь то, как он разговаривал с ней, когда они были вместе, его манера общения, чувство юмора и легкий флирт всколыхнули в ней давно забытые чувства. Желание, влечение, истома — приятные согревающие эмоции. И сексуальное любопытство, которое, как она думала, навсегда задушил брак с Майком.
И все-таки Джек Сандфи обманул ее. Инстинкты захлестнули Лиз с головой, и она не догадалась, что он ей лжет. Ей было с ним очень хорошо. Джек Сандфи впервые за многие годы заставил ее почувствовать себя желанной и сексуальной, и от этого игра, которую он затеял, становилась еще более жестокой.
Неужели он сделал это намеренно? Неужели все это было ложью, — гнусной, грязной, отвратительной ложью для того, чтобы манипулировать ее эмоциями? И если да, то почему? Может, он надеялся соблазнить ее? Хорошенько посмеяться над ее наивностью? Или потехи ради подцепить одинокую женщину? При мысли об этом она испытала смущение и злость. Лиз ни в коем случае не собиралась становиться жертвой. И независимо от того, какую цель преследовал Джек Сандфи, хотелось отплатить ему за это.
При воспоминании о встрече с Джеком Лиз наполнили противоречивые чувства. Она закрыла журнал, ощущая, как обида и негодование поднимаются в ней, словно свернувшаяся в клубок гадюка. Избегая встречаться взглядом с Клер, она взяла кусок торта из коробки. Торт тут же развалился и превратился в мешанину легкого бисквита и крема, капающего с пальцев.
— Ну что, ты согласна? — спросила Клер. — Поедем в Норвич?
— Сейчас, только захвачу баллончики с краской.
Клер нахмурила брови.
— Я в этом не участвую. Так да или нет?
Поймав недоуменный взгляд, Лиз махнула рукой.
— Не обращай на меня внимания. Я просто чувствую, что меня жестоко оскорбили. Отсюда и цинизм.
— Ничего нового. Ты хочешь поехать или нет? Если хочешь, по дороге заедем пообедать.
Лиз колебалась: конечно, было бы интересно посмотреть на скульптуры Джека Сандфи. Может, так она даже сумеет лучше понять, что он за человек. Идея заманчивая. Лиз терзалась сомнениями. И, хотя она ни за что не призналась бы Клер, какая-то частичка ее надеялась, что Джек окажется на выставке и будет следить за упаковкой скульптур. Лиз кивнула.
— Почему бы и нет? — сказала она.
* * *
Примерно в то же время в Норвиче Ник Хастингс решил прекратить свое обычное воскресное ничегонеделание в постели. Потянувшись, он потер глаза ладонями и положил книгу, которую читал, в прикроватную тумбочку. Полный мочевой пузырь вынудил его подняться и внимательно посмотреть, что готовит новое утро. Из окна спальни раздались знакомые, но при этом, как ни странно, успокаивающие стон пыхтение и скрип тележки молочника, которая объехав множество домов направлялась в молочный магазин.
