— Ну, он меня спрашивал о том, из какой я семьи, есть ли у меня братья или сёстры. Где я живу. Встречаюсь ли я с кем-то. И это вроде бы нормально, но потом он начал спрашивать меня о моих шрамах, о страхах и предложил психологическую помощь.
Мой рот приоткрывается. Они что, рехнулись? Он в курсе всего? Боже мой.
— И что ты ему ответила?
— Я сказала, что о моих шрамах он сможет узнать, если доберётся до моего обнажённого тела. А, чтобы добраться до него, он должен как минимум три раза сводить меня на свидание. Он сказал, что ему это неинтересно, я его послала. Не могу поверить. Видимо, он тоже гей. Он ещё с таким пренебрежением мне бросил, когда уходил, что не позволит никому морочить голову кому-то, я не стою ничего и жаль, что меня не прикончили в ту ночь. Псих. Говорю же.
— Чёрт, — я тру глаза пальцами, чтобы прийти в себя. Видимо, киллер послал своего кузена офицера полиции, чтобы узнать обо мне больше. Теперь он знает всё про шлюху Дейзи, которая отсасывает в задней комнате нашему менеджеру и не видит в этом ничего плохого. Вот же чёрт…
Но может быть это не плохо? Он в курсе, что я легкомысленная и доступная, а с ним я притворялась. Это тоже плохо. Вряд ли киллеры прощают обман. Он об этом говорил. Есть вероятность, что мужчины обсудят всё и вынесут мне приговор, что я негодна. Да-да, буду верить в это.
Я дорабатываю смену вся как на иголках, опасаясь, что странный киллер притащит сюда снова свой зад, чтобы отомстить мне. Но он не появляется. Я выхожу из кафе и иду на остановку, оглядывая каждую машину, чтобы быть наготове бежать. Ничего. Я прихожу на вторую свою работу в качестве охранника и переодеваюсь в форму. Теперь я могу поспать, но если бы всё было так хорошо. Мне нужно следить по камерам за периметром, потому что прошлой ночью кто-то выбил окна. Вот чёрт. Меня убивает постоянно. Я засыпаю и резко подскакиваю, дёргая головой. Я больше не могу не спать, и я хочу есть. Я так хочу есть. Я роюсь в тумбочках, надеясь, что кто-нибудь оставил здесь крекеры. Нахожу пачку, но там всего чуть-чуть. Ничего. Протяну. Зря я их съела, потому что спать мне хочется сильнее. Мне так хочется спать. Я бью себя по щекам. Умываюсь. Хожу перед столом. Мои ноги не хотят больше ходить, они практически не двигаются. Можно ли умереть от нехватки сна? Пошли третьи сутки моего бодрствования, и я больше не могу. Я готова спать где угодно. Мне нужно поспать сегодня, иначе я не смогу работать.
Под конец своей смены я ничего не соображаю. Правда. Я не помню, куда мне надо идти и что делать. Я безынтересно смотрю на падающий снег и открываю рот, ловя языком снежинки. Я тупею с каждой минутой всё больше и больше. Кажется, я сплю стоя.
— Довольно интересный вариант приёма пищи, Энрика, — я резко просыпаюсь и мотаю головой. Мои ноги заплетаются, и я лечу прямо на покрытый снегом, грязью и льдом асфальт. Что там по идее должно быть? Меня должны были успеть поймать? Эти взгляды друг другу в душу, когда мужчина и женщина понимают, что созданы друг для друга? А потом поцелуй? Так вот, хрень всё это.
Я падаю и скулю от боли во всём теле.
— Боже мой, Энрика. Ты цела? — Меня сажают на земле, и я вою, потирая локти.
— Ты должен был меня поймать. Почему ты не поймал меня? — Возмущённо шепчу я.
— То есть ты планировала упасть после приёма пищи в виде снега? Ты не выдала мне сценарий и меня здесь по идее не должно быть вообще, — спокойно замечает он, помогая мне подняться. Шумно вздыхаю и криво усмехаюсь.
— Завтра посмеюсь над этой шуткой. Сегодня я умираю от недосыпа. А что ты здесь делаешь? — Прищуриваясь, смотрю на киллера.
— У меня привычка кататься на машине по ночам. Это помогает мне расслабиться. Я не люблю пробки, но люблю водить машину. Ночью я наслаждаюсь этим.
— И ты ездишь именно там, где нахожусь я? Конечно, так я и поверила. Что тебе надо?
— Это случайность. Желаю хорошего сна, Энрика, — он коротко кивает мне и направляется к своей машине.
— А как же я тебя подвезу? На улице холодно? И всё такое в твоём духе?
Он останавливается и оборачивается. Уголок его губ приподнимается в подобие улыбки.
— Не хочу нарушать твою борьбу за равноправие, Энрика. Ты так держишься за эту позицию сильной и независимой женщины, что это вызывает во мне разочарование и желание причинить тебе боль. Нет, не ударить, а закинуть на плечо и посадить под замок. Тем более я не могу позволить тебе считать, что я здесь из-за тебя, иначе ты решишь, что ты мне очень нравишься и я свихнулся на тебе. Сегодня ты чётко мне сообщила, что я тебе неприятен и видеть ты меня не хочешь. А благотворительностью я занимаюсь только по четвергам с двух часов дня до половины третьего. Ты можешь обратиться ко мне в это время.
Мой рот открывается от такой наглости. Он что, совсем обалдел?
— Ты что… считаешь, что я попрошайка какая-то? Знаешь, что, засунь себе свою благотворительность в задницу! Да-да, именно так и ты верно понял мою позицию. Надеюсь, что больше ты не будешь кататься в районах, которые порочат твой высокомерный член, — зло выплёвываю я и хватаю свою сумку с земли.
Его тело всё словно вытягивается, как струна. Лицо становится непроницаемым и ледяным настолько, что я готова умолять о прощении. Вот, чёрт! Надо бежать!
Он делает шаг в мою сторону, а я, визжа, срываюсь на бег. Я несусь по тротуару, продолжая орать, но мои ноги скользят по гололёду. Кроссовки созданы для бега по нормальному асфальту, а не по покрытому снегом. Я качусь по льду, визжа громче, потому что передо мной чёртов столб! Мои глаза от ужаса распахиваются, и я выставляю руки вперёд. Ударяюсь ими о столб и это останавливает меня. Падаю на землю снова и скулю от очередной вспышки боли. Да что за чёрт-то? На мне уже не осталось живого места.
Над моей головой раздаётся громкий смех. Открываю глаза и вижу этого наглого киллера. Он смеётся и качает головой.
— Нравится тебе искать приключения себе на задницу, Энрика. Видимо, тебе очень скучно живётся в твоём и так дерьмовом мире. Помочь? — Он протягивает мне руку, но я продолжаю лежать на земле.
— Нет. Сама справлюсь, когда ты уйдёшь. Иди, катайся, а я загораю. Вот так, — складываю руки на груди. Не скажу же ему, что у меня всё болит. У меня настолько всё болит, и я так устала, что не могу встать. Просто не могу. Я хочу спать, и я готова спать прямо здесь.
— Почему ты такая упрямая, Энрика? Не понимаю, почему некоторые женщины постоянно просят о помощи в глупостях или хотят содрать с мужчины побольше денег. А есть такие, кто будет умирать, но никогда не признается в этом, — он садится рядом со мной на корточки, разглядывая моё лицо.
— Потому что у некоторых осталась гордость, и они не верят ни во что хорошее. Они знают, что за всё нужно платить и порой оплата слишком высока. А другие… я им завидую. Они могут брать всё, что хотят, и не видят в этом ничего плохого. Они могут отсосать менеджеру в задней комнате и этим же вечером пойти на свидание с другим, чтобы получить деньги за секс. Я бы тоже хотела так уметь. Ни о чём не думать и не иметь проблем. Не иметь принципов, совести и гордости. Но я боюсь, что, когда я умру, мой дедушка надерёт мой зад. Он был хорош в этом. Очень хорош. Как ты, — я улыбаюсь, вспоминая дедушку.
— Он мог одним взглядом заставить меня закрыть рот и одним же взглядом дать ощутить, как мне врезали по заднице ремнём. Это больно, пусть даже в моей голове. Но он меня учил, что женщина должна гордиться тем, что ей дала природа. Не внешностью, а сердцем, душой и принципами. Он говорил, что красота может быть уничтожена, а то, что внутри меня, никогда не даст мне превратиться в вещь. Если мужчина не может оценить этого, то мне не стоит никогда считать, что дело во мне. Это он тупой, а не я. Я буду тупой, если позволю ему уничтожить внутри меня веру в себя, — шепчу я.
— Хороший дедушка. Он говорил правильные вещи, Энрика. Тебе с ним повезло, — улыбается киллер.
— Да… да… — мой подбородок предательски подрагивает. Мои глаза начинает покалывать.
