Очнувшись, я уставилась в записку. И не могла поверить в такую удачу. Адрес. Там написан адрес.
— Что же вы раньше не пришли?
— Я?! — по-дурацки переспросила я.
— Так больше к нему никто и не приезжал. Только бывшая жена, — сморщилась она презрительно, — Да этот, — и она скривилась ещё больше, — лысый.
И я вдруг поняла, что обязательно просто катастрофически категорично должна увидеться с Даниловым. Мне же его про Анисьева и бывшую жену надо предупредить.
Глава 20. Софья
— Я… уезжала, — зачем-то соврала я. Но «работала» показалось мне таким неубедительным оправданием перед этой доброй девушкой. Подскочив, я попятилась к двери. — Но я заеду. Обязательно к нему заеду, — прижала я к груди бумажный клочок. — Спасибо!
«Вот только уже никак не сегодня, — забила я, стоя на больничном дворе в программу заказа такси адрес. — Ох, ни хрена себе! — сразили меня наповал и километраж, и время в пути, и цена. — Далеко же ты забрался, господин Великий Писатель. Где же я столько ресурсов возьму? Разве что только когда уйду с ресторана».
Вдохновлённая этой мыслью, я обвела кружком день в календаре, когда должна получить расчёт. И как-то незаметно на автопилоте до него доработала.
Вот только про Агранского забыла зря.
Явилась с утра пораньше, но даже весь обходной лист подписать не успела. Как раз собралась отдать завхозу форму, как мне велели незамедлительно явиться к Самому.
— Соня, Сонечка, девочка моя, — ходил по кабинету Агранский, размахивая своими длинными и увешенными ремешками руками. Я сидела, потупив глаза, и больше рассматривала носки кроссовок, чем его загоревшее лицо с белым следом на щеке, что остался от моей царапины, пока он разорялся. — Ты что и правда думаешь, что можешь просто так уйти?
— Вы не имеете права меня удерживать. Я написала заявление по собственному желанию. И отработала положенные две недели.
— Слушай, давай начистоту, — остановился он напротив, а потом рухнул как подкошенный, то есть просто сел передо мной на ковёр, скрестив ноги. — Ты собиралась заявлять на меня в полицию?
— А надо было? — как-то подташнивало меня, то ли от голода, то ли от усталости, то ли от дурных воспоминаний, глядя в его синие глазищи.
— Да. Да, чёрт побери, надо было проучить меня, дебила. Потаскать по судам. Потрепать нервы. Пополоскать моё имя в прессе.
— Зачем? — не понимала я он шутит или издевается.
— Затем, что я реально съехал с катушек, Сонь. Мне вообще пить нельзя, а тут всё это навалилось. Я почти не просыхал. А ты, — он задумчиво поскрёб небритый подбородок. — Не умею я красиво говорить. Но это было похоже на наваждение. На одержимость. На какое-то больное навязчивое желание, — он прикусил нижнюю губу и нахмурился, словно остановился у камня, где «Направо пойдёшь — пилюлей получишь, налево — пилюлей получишь, а долго будешь думать — прямо здесь пилюлей получишь».
И я невольно повторила на своём лице его скорбно сведённые брови, но боялась перебить, а то ведь повернёт ещё не туда.
— После того как ты сказала, что я никогда не смогу тебя забыть, — положил он руки мне на коленку, упёрся в них подбородком и заглянул в лицо преданно, как щенок. — Я ведь и не могу.
— Вадим Ильич… — сглотнула я, чувствуя, как пересохло в горле и стало как-то совсем не по себе.
— Вадим, — поправил он.
— Вадим, — не стала я спорить, в конце концов, он мне больше не начальник, — можно я пойду?
— Куда?
— Домой, — помотала я головой, в ясности которой сейчас очень сильно сомневалась. Какая-то нереальность, фантасмагоричность происходящего создавала для меня эффект отсутствия. Словно там за его спиной на стене плясали тени, менялись театральные маски то комедии, то трагедии, а я была словно не здесь. Да и я была не я. Больше не понимала, что отвечать, как реагировать, о чём он вообще говорит.
— Нельзя, — покачал он головой. — Выходи за меня замуж.
Я закрыла, потом открыла глаза. Но он не исчез.
Ущипнула себя за ногу. И тут лицо его действительно поплыло, поползло куда-то в сторону. Но дело было не в нём. Это моё сознание, как в том романсе… и стайкою, наискосок… исчезли запахи и звуки…
Я потеряла сознание.
Не знаю, надолго ли отключилась, но в том забытье меня накрыло такое приятное чувство — лёгкости. И снился такой красивый сон. Арка, увитая белыми цветами. Ветер, треплющий фату. Мою, между прочим, фату. И я, счастливо смеясь, поворачиваюсь и вижу его. В чёрном фраке…
Дрим?! Господи, а он-то тут при чём? Но я так явственно слышу его голос. А свадьба? Ах да, мне же только что сделали предложение. Не он. Или оно мне тоже пригрезилось?..
Я приоткрыла один глаз. И тут же закрыла. Перед лицом маячила какая-то синяя картонка. Папка, догадалась я. Это она создавала ветер. Ей меня обмахивали.
— Сонь! Софья! — Я резко открыла глаза и увидела Агранского. — Слава богу! Ты как?
Глава 21. Софья
— Вадим? — я села, озираясь в его кабинете. Кроме хозяина «Тигровой лилии» и мягкого кожаного дивана, который зашипел, зашевелился подо мной как живое существо, никого. — Долго я?..
— Пару минут, — суетился он, наливая в стакан воду. Протянул: — Выпей!
Я сделала пару глотков. И вода громко заурчала в пустом желудке. С утра я, как обычно, не позавтракала — в холодильнике давно было шаром покати, а зайти в магазин просто было некогда. Ещё только закончились чёртовы месячные. Усталость, недосып, анемия. Не удивительно, что я отключилась.
— Спасибо! — вернула я стакан и, прижав руки к предателю животу, встала.
Агранский тревожно ждал. Вот только чего? Ответа или не покачнусь ли я? Но спрашивать: «А ты делал мне только что предложение?» было неловко. И давать ему повод себя обнять — падать, я тоже больше не собиралась.
— Вадим, можно мне получить расчёт? Распорядись насчёт него, пожалуйста.
Он улыбнулся криво и как-то загадочно.
— Иди поешь. А я пока отдам все нужные указания.
— Сдам форму, — спохватилась я, забирая её со стула.
— Оставь эти тряпки себе, — усмехнулся он и открыл дверь.
Напрашиваться на завтрак в ресторане, где уже не работала, я постеснялась. Хотела купить за свои деньги чай и пирожок, но девчонки всё равно меня накормили. Потискали на прощанье. Даже всплакнули. Но засиживаться было некогда. И я пошла в кассу. С тревогой.
— Вот здесь Тимофеева распишись за полученную трудовую книжку, — ткнула кассир в мою фамилию в журнале. — Проверь, всё правильно?
— А зарплата? — робко спросила я, удовлетворённо кивнув. — На карту, как обычно?
— За деньгами к Вадиму Ильичу, — махнула она в сторону директорского кабинета. — Мы тебе всё рассчитали. Вот, — ткнула она в какую-то бумажку. — И переработки, и компенсацию за неиспользованный отпуск, даже премию, всё как положено. Но он сказал зайти к нему лично.
И чувство, что можно ноги не бить — напрасно, не покидало меня до самой двери приёмной.
— Он уехал, Тимофеева, — смерила меня взглядом секретарь, доставшаяся Агранскому от матушки, злая непреклонная старая стерва, что сидела на страже хуже Цербера, и лишних две головы, возможно, прятались у неё в выдающемся лифчике. — Держи. Просил тебе передать, — швырнула она на стол как на прилавок хрустящий конверт из крафт-бумаги, в которые складывают булочки на вынос.
И уже по виду Церберши было понятно, что там не деньги. А ещё, что она туда заглянула. Но доставить ей такое удовольствие — позлорадствовать, глядя на моё разочарованное лицо, хрен она угадала.
— Вот сука! — достала я бархатную бирюзовую коробочку.
Но сначала прочитала записку.
«Согласись, меня трудно назвать скупым. Его цена намного больше твоей зарплаты. Но разве это не дороже денег?»
В нежном бирюзовом бархате, как в гробике, под крышечкой с белым бантиком на тонкой цепи покоилась подвеска от Тиффани. В форме банального сердечка. С прозрачным камешком по центру и надписью: «Моей неприступной…»
