эти два парня так похожи друг на друга.
Ирония судьбы, Диана отбила мужчину у подруги, родила от него сына, а его сын спит с сыном этой самой подруги. Интересно, кто кого соблазнил?
Что-то мои мысли ушли не туда.
— И что теперь делать? — спрашиваю я у Тимура, а сама смотрю за вернувшимся Давидом, который начал мастерить себе бутерброд.
— Ничего, попьет неделю, другу, потом месяц в салон красоты будет ходить, как к себе домой, и снова как ни в чем не бывало, — хмуро говорит Тимур.
— А почему они не разойдутся? — спрашиваю, а сама понимаю, что лезу не в свое дело.
— Саша, это долгая история, они сами пуст решают. Мне очень стыдно, что ты стала свидетелем этой сцены, — говорит Тимур, пряча взгляд.
— Не переживай, ты еще с моими родителями не знаком, — говорю и так грустно усмехаюсь, что оба парня обращают на меня взгляд.
— Расскажешь? — спрашивает Давид.
Справедливости ради, я не тот человек, который рассказывает первым встречным о моральных травмах детства, но парни были не чужие.
Да, мы знакомы неделю, но между нами установилась такая духовная близость, мы были на одной волне.
Я села на диван, а парни уселись по бокам. Тимур потянул меня на себя, и я уложила голову ему на колени, а Давид, подняв мои ноги, начал слегка их поглаживать, разминать. Я разомлела и начала свой неприятный рассказ.
— Мои родители оба тайные алкоголики. Они покупали водку и пили каждый день после работы, а утром огурчиком шли на завод. Еще в детстве, я узнала, что нежеланный ребенок. Во время каждой попойки, то мать приходила рассказать какая я никчемная, то отец, мог поведать мне, что я своим появлением испортила ему всю жизнь. Ведь у него были перспективы, возможности. А тут нежеланная беременность, и я, как ярмо на шее, потянула его вниз.
Я плакала, возражала, но мать орала и отвешивала подзатыльники и пощечины, а вот отец отличился разок.
Пришла я как-то со школы и села за уроки, так как надо было успеть их сделать до прихода родителей. Успела сделать только часть заданий, когда пришли родители. Надо было еще выучить стихотворение, но на кухне началась попойка, которая со временем переросла в скандал. Так было всегда, когда родители выпивали, они потом мирились, а уже после этого, кто-то из родителей приходил меня воспитывать.
В этот раз с воспитательной беседой пришел отец, я сидела за письменным столом, заткнув уши, чтоб не слышать шум из кухни. Я делала вид, что слушаю его, а сама в уме повторяла стихотворение, но оно не хотело запоминаться, и мне приходилось подсматривать в книгу.
В какой-то момент отец увидел мои подглядывания и понял, что я его не слушаю, он моментально взбесился. Глаза налились кровью, руки затряслись от злости. Он схватил меня за волосы и начал таскать из стороны в сторону. Я как тряпка на ветру, «мотылялась» из стороны в сторону, схватилась за волосы и за его руку, отец же только сильнее сжал мои волосы, намотав косу на кулак.
Я кричала и плакала, просила отпустить, но он будто оглох. На наши крики прибежала мама, она пыталась отцепить мои волосы от руки отца, повисла на его руке, от чего мне было еще больнее.
В какой-то момент во время нашей потасовки, отец со всего размаху приложил меня головой об шкаф, и это было последнее, что я запомнила.
— Не рассказывай, прошу, — подал голос Тимур, было слышно, что слова ему даются с трудом. Ему меня жалко, да мне и самой себя жалко. Уже не вернуть ту наивную, десятилетнюю девочку, ее больше нет.
Есть нынешняя Саша, которая плевать хотела на людей и их мнения, которая заперла свои чувства и эмоции, и теперь эту плотину прорвало. Я не хотела останавливаться. Я хотела выплакаться. Хотела, что бы меня пожалели, обняли сильные мужчины, которые мне не безразличны, что бы они поняли, что я стала такая не просто так. Что этого эмоционального «фрика» тщательно взрастили мои же собственные родители.
— Я хочу рассказать, вы дослушаете? — спрашиваю я у парней, а сама смахиваю слезы, которые не хотят заканчиваться.
— Конечно, прости нас, что мы затронули эту тему. Продолжай, — просит Давид.
— Я очнулась в больнице, у меня было сотрясение. Первым кого я увидела, была мать, которая сразу же зашипела на меня, что если я хоть, что-то расскажу медперсоналу или милиции, то отправлюсь в детский дом. Сразу же в палату пришел участковый, которому мама, рассказала, что у отца, случился эпилептический припадок, из-за моего плохого поведения. Он упал у меня в комнате и начал биться в конвульсиях, а я подбежала к нему и он в состояния припадка оттолкнул меня. Я упала, ударившись о шкаф головой. Участковый все записал со слов мамы, потом посмотрел на меня, и спросил, так ли все было. Я же в ответ молча кивала, и переводила испуганный взгляд на маму. Участковый по своему истолковал мой взгляд, подумал, что я его испугалась, и поскорее получив все необходимые подписи, ушел, оставив нас с мамой наедине.
Я молча плакала и смотрела на маму, она же перевела равнодушный взгляд с меня на окно. Посидела со мной пять минут, и сказала, что пойдет к отцу, у которого действительно был эпилептический припадок. Она обвинила меня, что я довела его до такого состояния, и ушла, оставив зареванную меня сидящей на кровати.
Пришедшая санитарка, которая начала мыть полы, бубнила о том, что я деточка, так упала сильно, что заработала сотрясение. И столько в ее голосе было сочувствия и нежности, что в груди защемило от недополученной материнской любви. Именно в тот момент во мне что-то сломалось. Основательно и бесповоротно. У посторонней женщине я вызывала больше сочувствия и сопереживания, чем у собственной матери.
Вот тогда-то я и одела на себя скорлупу отчуждения, больше ничьи слова не могли мне причинить вреда, не могли меня обидеть, не могли меня зацепить.
Кстати, после этого я стала носить короткую стрижку. Оказывается, отец так сильно намотал мою косу на руку, и в припадке сжал кулак, что мама не могла ее разжать. Она просто обрезала мне волосы, чтобы никто не узнал, что это было не просто падение.
Через неделю меня выписали, но в моей жизни ничего не изменилось.
После этого случая, и отец и
