Кира подняла голову и посмотрела на окна квартиры. На кухне, если кто-то был дома, обычно оставалась включена подсветка на вытяжке. Но сейчас, судя по тому, что окно было абсолютно черным, дома Шурки не было.
Поднявшись по лестнице, она открыла дверь ключом, щелкнула кнопкой выключателя, сразу прищурившись от яркого света. На зеркале, сразу напротив двери, была прикреплена записка от Шурки с большими накарябанными буквами "КИРКЕ".
Кира бросила сумку, закрыла дверь на замок, разулась, с запиской в руках прошла на кухню. Поставила чайник, умылась под кухонным краном и только потом развернула небрежно выдернутый из тетрадки лист.
Почерк Шурки был корявым, да она и, видимо, очень торопилась, когда писала. Не с первого раза, но все же получилось разобрать небрежные каракули:
" Я переехала к Семячкову, он наконец-то развелся. Буду жить у него. Квартиру, как и договаривались, оплачиваем пополам, это будет мой запасной вариант. Живи, не скучай. Телефон мой знаешь.
П. С. Вещи я сложила вниз в шифоньер, чтобы тебе не мешались. Может заеду на неделе. "
Кира отшвырнула лист и с облегчением вздохнула. Меньше всего ей сейчас хотелось видеть беспринципную Шурку и тем более рассказывать ей о том, что случилось. Теперь Кира вообще жалела, что открылась ей.
Выключив так и не вскипевший чайник, она ушла в комнату, упала ничком на кровать и расплакалась, выплескивая наружу тревогу последних дней, боль за Глеба, обиду за неоправданное доверие. Так и уснула не раздеваясь, на мокрой подушке, окунаясь в спасительную опустошающую темноту.
Шурка появилась на следующий день и как сорока на хвосте притащила новость: у Глеба умер отец. Кира хоть и удивилась ее осведомленности, но виду не подала. Деятельная подруга тут же надавала советов, как себя вести и стоит ли сейчас ехать Кире к Глебу домой. Все это звучало фоном, казалось бредом. Зачем она куда-то поедет, и о каких разговорах может идти речь, если Глеб еще ни разу не звонил. Хотя ему, наверное, некогда. Сейчас на его плечи лягут все заботы. Кира отмахнулась от подруги и переключила разговор на личное.
– Как у тебя дела? С Семячковым все серьёзно? Это тот, который ребенка бросить не решался, да?
– Угу, – пробубнила Шурка, доедая последнюю вафельную конфету из вазочки, – он самый. Развелся. Она уехала с ребёнком к матери. Квартира его, вот я к нему и переехала, пока он в сожалениях своих не растворился. Устроила ему медовый месяц по полной. Короче, поживу с ним. За хату не переживай, он меня обеспечивает. Так что я и тут оплачу, и там наслаждаться комфортом смогу. Представляешь, джакузи, балкон огромный, вид из окна просто супер. Мебель, Кирка, ты просто не поверишь, такая шикарная. Вообще, не хата, а дворец.
– Рада за тебя, – промямлила Кира, на самом деле чувствуя лишь какое-то тупое безразличие.
– Ладно, подруга. Давай, держись. Я поехала, мой кабанчик ждет внизу, а то нервничать сейчас начнет. Ты, кстати, что так рано прикатила? Я думала тебя здесь нет, хотела проверить, закрыла ли форточки.
– Да по делам, Шур. Ничего особенного.
– Ясно, ну ладно, пока. Я на связи.
Шурка выпорхнула из квартиры, оставив после себя яркий шлейф дорогих духов.
Кира поморщилась словно от зубной боли и закрылась на замок. Чем занять себя, она не знала. Гулять не хотелось, заниматься тем более. Включив телевизор, она бездумно уставилась в экран, даже не вникая в суть того, что показывали в передаче. Все ее мысли сейчас были о Глебе. И если бы была возможность, она и боль, и переживания разделила бы с ним, только позови.
17
Сегодня ты влюблен и чувствуешь себя на седьмом небе от счастья, а завтра лиши тебя этого чувства, и земля уходит из-под ног, и кажется, что нечем даже дышать. Нет, Кира не перестала любить, но без Глеба словно погибала. Настолько любовь вросла в нее, сплелась с ее сутью, что не представляла, что делать, если любимый вдруг решит расстаться. Откуда были эти мысли, не понятно. Ни от чувства низкой самооценки, нет. С чувством собственного достоинства было все в порядке. Но ощущение, что он сейчас готов пожертвовать их отношениями, никуда не уходило.
Глеб не звонил. Не приезжал. И терпение лопнуло. Кира извела себя сама, и от неизвестности в голову лезли дурные мысли. Ведь лучше один раз переболеть, чем изнывать вот так. Она собралась и поехала к Глебу сама, благо адрес помнила наизусть.
Такси приехало быстро, да и днем стоило дешевле. А еще, заплатив за машину, она не передумает на полпути ехать обратно.
Вот дом и едва знакомый подъезд. Немного потряхивает от волнения. Но Кира, сжав кулаки, идет вперед. Будь что будет.
На счастье или по воле судьбы тяжелая железная дверь приоткрыта для проветривания. Кира проходит в подъезд и находит нужную квартиру. Звонок в дверь, тишина. Еще раз, и еще. Едва уловимый шум изнутри заставляет выдохнуть.
Щелкает замок, дверь открывается, и на пороге появляется мать Глеба. На миг Кире кажется, что из нее вышибли весь воздух. Поседевшие волосы, отекшее лицо и распухшие от слез глаза, – словно перед ней совершенно другой человек. Женщина щурится, пытаясь в полутемном коридоре рассмотреть, кто пришел. Видно, что она, скорее всего, только что встала с постели.
– Вера Николаевна, здравствуйте. Это я, Кира. Простите за беспокойство. Я к Глебу.
– Здравствуй, дочка. Прости, я спала. Не могла никак встать. Проходи, не стой за порогом.
Кира кивнула и неуверенно шагнула внутрь. Весь запал как рукой сняло при виде Веры Николаевны. Горе не просто ударило по ней, а катком прошлось, иначе не скажешь. И большое чудо, что эта женщина еще держалась на ногах и находилась дома, а не в больнице.
Она закрыла за Кирой дверь, потом крепко обняла девушку и, тяжело вздохнув, прошептала:
– Хорошо, что ты приехала. Идем, попьем чайку.
Кира, закусив губу, кивнула.
– А Глеб не дома?
– Нет, Кирочка. Он все ездит и ездит, какие-то отцовские дела справляет. Не знаю ничего, он молчит, меня во все это не посвящает. Говорит, сам разберусь.
Вера Николаевна доковыляла до просторной уютной кухни, а потом сев на стул, попросила:
– Кира, похозяйничай. Ноги не держат. Я скажу тебе, где что лежит. Аппетита нет совсем, но с тобой за компанию я хоть перекушу.
– Я с радостью. Командуйте, Вера Николаевна! – по-доброму улыбнулась женщине Кира. То, что она могла хоть чем-то помочь, невероятно воодушевило и саму вернуло в лучшее расположение духа.
Под чутким руководством гостья включила электрический чайник, сделала бутерброды, разложила сладости в вазочке, а потом и налила чай. Все это время Кира боялась задавать вопросы, при этом изнывая от нетерпения. Ей хотелось узнать обо всем, особенно волновало, когда она наконец сможет увидеть любимого.
– А он когда вернётся? – все же спросила она робко, когда села за стол и придвинула к себе чашку.
– Обещал сегодня или завтра, уехал позавчера сразу после похорон. Просил извиниться перед тобой, если придешь. Сказал, что пока звонить не может. Знаешь, ходит чернее тучи, молчит, все в себе держит. Я-то хоть реву, а он… – словно в подтверждение, слезы мигом появились на щеках пожилой женщины.
– Вера Николаевна, а что случилось с вашим мужем?
– Убили его, Кира. Убили. Огнестрельное ранение. Был в машине у какого-то торгового центра. Что там делал, и не знает никто. На камерах видно, что в машину садилось несколько человек в черном. Сели, через десять минут вышли. А он остался там. И машина стояла до вечера, пока торговый центр не закрылся, и охранник к машине не подошёл, чтобы узнать, почему автомобиль все еще стоит на территории. Похоронили вот, а я все не верю, – снова всхлипнула Вера Николаевна, и Кира уже пожалела, что начала расспрашивать.
– Ты пей чай, пей. Жуй вот бутерброд. На меня не смотри. Я сейчас успокоюсь и тоже перекушу!
– Простите меня, мне не стоило…
– Что ты, милая. Как это не стоило, ты практически член нашей семьи. Я Глеба, конечно, не оправдываю, мог бы и позвонить. Но и ты пойми, горе такое…
