вломился в мой д-дом.
Его темные брови сходятся вместе.
— Поэтому ты пришла сюда?
Я идиотка. Я самый глупый человек на свете. Ради безопасности остального человечества меня надо запереть до конца моих дней.
Должно быть, Эйдан видит смятение на моем лице, потому что мягко говорит:
— Это был не упрек.
Я мысленно отмечаю, что у этого горячего кровельщика хороший словарный запас, но отвлекаюсь, когда он добавляет:
— Ты мокрая.
Эйдан взглядом медленно скользит по моему телу, охватывая промокшую одежду и босые ноги. Затем снова смотрит вверх, задерживаясь на моих губах, прежде чем остановиться на глазах.
Голос Эйдана хриплый, когда он произносит:
— Давай согреем тебя. Тогда ты сможешь рассказать мне, что произошло.
Эйдан ведет меня внутрь за локоть, усаживает за кухонный стол и исчезает в другой комнате. Пошел за полотенцем, я полагаю, хотя мог бы позвонить в полицию и сказать им, чтобы забрали сумасшедшую леди, которая появилась мокрая на пороге его дома посреди ночи.
Дрожа, я оглядываюсь вокруг.
Его квартира маленькая, но опрятная. Кухня и гостиная расположены рядом друг с другом в открытой планировке. Пространство визуально разделено рядом открытых книжных шкафов с одной стороны и диваном и стульями, телевизором и журнальным столиком с другой. Дальше по коридору, там, куда он ушел, должно быть, находятся спальни.
Я удивлена, насколько здесь чисто и опрятно, учитывая, что здесь живет холостяк. В раковине даже нет грязной посуды.
Эйдан возвращается с пушистым белым полотенцем в руках и командует:
— Встань.
Хотя я обычно начинаю ворчать, когда кто-то командует, в этот раз я подчиняюсь, не протестуя. Эйдан оборачивает полотенце вокруг моей спины и плеч и начинает растирать мои руки.
Не глядя мне в лицо, он говорит:
— Не смущайся.
— Тебе легко говорить. Ты не мокрая идиотка, стоящая на кухне у незнакомого человека в час ночи.
— Я не чужой, помнишь? И ты не идиотка.
Кажется, Эйдана раздражает, что я так себя назвала. Или, может быть, его раздражение связано с моим неожиданным приездом, что имело бы гораздо больше смысла. Бедняге утром нужно идти на работу, а теперь ему приходится иметь дело с мокрой психопаткой.
Эйдан натягивает полотенце мне на голову и начинает вытирать капли дождя с моих волос.
Лицо пылает, когда я говорю с несчастным видом:
— Кажется, я умираю от унижения.
— Ты ни от чего не умираешь. Помолчи и позволь мне закончить.
Я закрываю глаза и стою, спрашивая себя, а как кто-то может определить, сошел ли он с ума. Но заставляю себя перестать думать об этом, потому что признаки безумия, вероятно, включают в себя представление о том, что дождь — это грабитель, а бежать за помощью стоит в дом кровельщика, которого вы уволили и которому отказали в сексе.
Непринужденным тоном Эйдан говорит:
— Позже мы обсудим, почему ты выбрала меня, чтобы прийти, когда тебе было страшно, но пока расскажи мне, что произошло.
Я слишком труслива, чтобы смотреть на Эйдана во время разговора, поэтому держу глаза закрытыми и рассказываю ему все. Когда я заканчиваю, он спрашивает:
— У тебя нет сигнализации?
— Нет.
— Мы исправим это завтра.
Я наконец набираюсь смелости посмотреть на Эйдана. Выражение его лица — приятное сочетание веселья и озабоченности. Его темные глаза теплые, но брови все еще сведены.
Сопротивляясь желанию протянуть руку и погладить его бороду, я уточняю:
— Что ты имеешь в виду?
— Ты знаешь, что я имею в виду. И ты все еще дрожишь.
— Я ничего не могу с этим поделать. Я замерзла.
Эйдан перестает растирать мне голову полотенцем.
— Сейчас я собираюсь кое-что сказать. Только не психуй.
— Тебе следовало просто сказать и все. Теперь мне придется психануть.
— Тебе нужно переодеться в сухую одежду.
Я хмуро смотрю на него.
— И почему я должна была психануть?
— Потому что сухая одежда, в которую ты переоденешься — моя.
Мы стоим на расстоянии полуметра друг от друга; я дрожу от холода, от Эйдана пышет жар, и наконец я говорю:
— Сомневаюсь, что у тебя есть что-нибудь, что мне подойдет.
Он улыбается.
— Гляньте-ка на нее, совсем не психует.
— О, я психую. Но я сделала достаточно странных вещей для одной ночи, так что на сегодня хватит.
— Пойдем со мной.
Эйдан ведет меня за руку из кухни по коридору в свою спальню. Пока Эйдан идет к шкафу и включает свет, я смотрю на его кровать: подушка и одеяло поверх матраса, лежащего прямо на полу. Остальная мебель в комнате — это простой деревянный комод у одной стены и книжный шкаф, набитый книгами, у другой.
— Да, я знаю. Суперлюкс. Вот.
Он возвращается, протягивая черную толстовку такого размера, что я могла бы надеть ее на ужин с поясом и каблуками и выглядеть прилично.
Я беру толстовку и прижимаю к груди, как защитное одеяло. Полотенце все еще обернуто вокруг моей головы и плеч. Я все еще дрожу от холода.
И чувствую себя совершенно нелепо.
— Эйдан?
— Да, Кайла?
— Я правда сожалею об этом. Честное слово, я не совсем сумасшедшая. Ну, может быть, немножко…
С очень серьезным видом он убирает прядь влажных волос с моей щеки и бормочет:
— Ты вовсе не сумасшедшая, ты — красавица, — после паузы он добавляет: — Но не волнуйся. Я не соблазняю напуганных женщин, которые убегают от дождя.
— Ладно. Спасибо за это. Э-э… может, у тебя есть пара спортивных штанов, которые я могла бы надеть с толстовкой?
— Ты утонешь в них.
— Я знаю, но…
— Но что?
Я делаю глубокий вдох и говорю это.
— Я буду очень стесняться, если не прикрою киску.
Он растерянно моргает.
— На мне нет нижнего белья.
— О… О.
— Да. Вот.
— Подожди. Ты пришла сюда без нижнего белья?
— Я уверяю, что это не было преднамеренно.
Когда он приподнимает бровь, я вздыхаю.
— Я одевалась в панике. У меня не было времени на трусики.
— И лифчик тоже, — говорит он, понизив голос.
Я вздрагиваю.
— Так заметно?
— Ты, блядь, издеваешься надо мной? Конечно, заметно, — он делает паузу, — а еще заметно, что твои щеки сильно краснеют, когда ты смущаешься.
Я сухо говорю:
— Спасибо за информацию. Так ты дашь мне спортивные штаны или нет?
— У меня нет спортивных штанов.
— Ой.
— Но я могу положить твои джинсы в сушилку, — когда я ничего не говорю, он добавляет: — Или мы можем просто стоять здесь и смотреть друг на друга. Мне по душе и это.
— Почему?
Помолчав, Эйдан тихо говорит:
— Мне нравится смотреть на тебя.
У меня в груди возникает странное
