На самом деле, он репетировал эту встречу. Единственной разницей было то, что все время на своих тренировках он был уверен, что Эмма умерла. Теперь, после настойчивых телефонных звонков в больницу он выяснил, что она жива и скоро выздоровеет. Боже, подумал он, у нее лошадиное здоровье, прошло только два дня с их ужина, а она уже идет на поправку. Так что он не знал точно, как все будет проходить, но считал, что готов, и что он гораздо смекалистей пары уличных полицейских.
В маленькой каморке полицейского участка детектив Фэсшинг уселся на край металлического стола, сержант Яновски устроился на подоконнике. В углу за ширмой сидела молодая женщина и работала с компьютером. Брикс уселся между двух полицейских: его поместили на прямой стул рядом со столом, и во время беседы ему приходилось вертеть головой из стороны в сторону, как на теннисном матче.
— Нам нужно все, что вы можете рассказать о той ночи, когда вы ужинали.
Они опрашивали людей, что-то искали. Если они знают так много, то почему они не поняли, что она пыталась совершить самоубийство?
Потому что она сама сказала, что нет. И как все идиоты, они ей поверили. Перевозбужденная девушка-подросток, пустой пузырек, упадок духа после ссоры с возлюбленным — об этом они могли услышать от метрдотеля и клерка в отеле — и все равно они поверили ей. Что ж, тогда придется попробовать что-то еще.
Он покачал головой:
— Я не могу рассказать вам всего: это будет нечестно по отношению к Эмме. Она была расстроена и наговорила таких вещей, которые вряд ли захочет повторить, понимаете, такое, что показало, что она действительно была сильно не в себе.
— Например, — сказал детектив Фэсшинг.
— Слушайте, я же сказал, она бы не захотела…
— Но мы хотим, мистер Эйгер, и вам лучше рассказать нам, что тогда произошло, а не рассуждать о том, что бы понравилось мисс Годдар, а что нет. Почему вы решили, что она вне себя?
Брикс пожал плечами:
— Ну, понимаете, сначала она рассказывала мне какие-то бредовые истории о том, как она раньше беседовала со своей собакой, понимаете, беседовала с ней, а потом она вдруг начала говорить, что знает, что нужно мужчине и что именно она и есть то, что нужно, и причем, все так, словно ей это собака и рассказала, понимаете. Во всем этом было маловато смысла. — Он сделал паузу. — А потом, немного спустя, она почти подралась с официантом, который пытался для нее выдвинуть стол, ну, когда она захотела отойти в дамскую комнату; она оттолкнула его, как какую-то вещь на дороге, а он хотел ей помочь, так что она и в самом деле не очень соображала, что делает. Потом она просто помчалась в дамскую комнату, и все на нее смотрели. Когда она вернулась, я сказал ей, что раз уж я так старался, распланировал весь ужин, то она будет все делать так, как я распланировал, все-все. Я думаю, что она пыталась, хотя мы тогда уже повздорили, сказать мне, что с ней все в порядке.
— А почему вы тогда уже повздорили?
— Потому что она хотела выйти за меня замуж, а я не хотел. Я хочу сказать, что когда-нибудь, я может быть, и захотел бы, но не сейчас, и, кроме того, она слишком молода. Я ей это сказал; наверное, не надо было. Просто она слишком маленькая, еще кое-чего не понимает толком. Она как ребенок, счастлива, когда все идет по ее воле, и устраивает скандал, когда нет. Ну, вот это она и устроила в ресторане — устроила скандал и убежала. Она даже шубу свою забыла, так спешила.
— А была ли она нездорова, когда покинула ресторан?
— Нездорова? Нет, конечно. Я же говорю: она выбежала. Она немного перепила — думаю, и я тоже, наверное, но ведь все было задумано как рождественский ужин для нас двоих, поэтому я заказал несколько отличных вин — ну, она выпила чуть больше, чем надо было, но она была совершенно здорова, просто немного потеряла над собой контроль, вот и все.
— Что значит: «потеряла контроль»?
— Это и значит. Она не контролировала себя, когда говорила — много всяких гадостей вышло из ее прелестного ротика — и я не думаю, что она контролировала то, что делала, вот почему я сказал ей, что хватит пить. Но похоже было, что она даже не поняла, что пьет. Как будто ей вообще невдомек было, что она делает. И я подумал: она приняла все таблетки, и если настолько не осознает, что делает, то, значит, приняла их слишком много. На самом деле, когда она была в дамской комнате, я залез в ее сумочку — вытащить их и спрятать от нее, до тех пор пока она не придет в норму, но их там не было.
Брикс остановился, довольный собой и подождал следующего вопроса. Когда прошло некоторое время, а его не последовало, он нарочито поглядел на часы.
— Вы не пошли с ней, когда она покинула ресторан? — спросил сержант Яновски.
— Ну, нет, и мне жаль, что так. Джентльмен не должен позволять, чтобы леди одна бродила по Нью-Йорку. Но вы понимаете, я же уже говорил, она такие гадости на меня выплеснула, что я не очень-то был в восторге от нее, и поэтому дал ей уйти одной. Я спросил, однако, как она, когда вернулся в отель, и мне сказали, что она ушла к себе в комнату. Я подумал, пусть проспится, ей это и нужно, поэтому пошел к себе и не стал ей звонить. До следующего утра, вот так.
— Когда это было? — спросил сержант.
— Около семи. Я думал, мы позавтракаем вместе и во всем спокойно разберемся — нам ведь еще работать вместе, она была, то есть, и сейчас она тоже — фотомодель, вы понимаете, для рекламы косметики, которую производят в компании моего отца и моей тоже. Но клерк сказал мне, что ее нет, что она в больнице, что ее мать приехала и забрала ее.
Двое мужчин молча смотрели на него.
— Конечно, я позвонил в больницу, — сказал Брикс, осознав, что это прокол в его истории. — Они сказали, что она жива, но что к ней никому нельзя. А потом сегодня они сказали мне, что с ней все будет в порядке, так что я решил, что Господь ответил на мои молитвы. И это все, что" знаю. Могу поклясться.
Ему захотелось тотчас же взять обратно свои легкомысленные слова, но они повисли в воздухе, и полицейские позволили молчанию затянуться, пристально разглядывая его самого.
— У мисс Годдар было почти три миллиграмма «Хальсиона» в желудке, — сказал, наконец, детектив Фэсшинг. — Вы знаете, что такое «Хальсирн», мистер Эйгер?
Брикс печально кивнул:
— Эмма сказала мне, что его принимает, я это и имел в виду, когда говорил о таблетках. Это сильный наркотик, и я ей так и сказал, но она говорила, что он помогает ей уснуть. Я не знаю, как часто она его принимала, но я всегда уверял ее, что стакан теплого молока будет гораздо полезнее. — Он улыбнулся, но никто из полицейских не откликнулся на это веселое приглашение. — А три миллиграмма это много? — спросил Брикс, подумав, что он должен был спросить об этом раньше.
