– А почему не кондитерскую?
– Гениально! Я стану печь булочки и раздавать лепешки, а ты будешь разливать чай. Как тебе такая идея? Мы вместе можем открыть дело. Послушай, Ферни, а было бы здорово, если бы мы могли работать вместе. Тебе нужно чем-нибудь заняться, ведь не будешь же ты целыми днями только и делать, что пересчитывать свои денежки.
– Но я никогда ничего не делала. Зачем же начинать именно теперь, когда я стану сказочно богатой?
– Всегда лучше сделать над собой усилие, энергично взяться за дело, показать всем, на что ты способен. Ведь ты же не хочешь заседать во всех этих благотворительных комитетах? Продавать билеты на всякие там балы, покупать билеты на балы, ходить на эти балы, и так без конца? «Извините, милые дамы, мы не можем выйти к обеду, нам надо стряпать лепешки, а потом будет стирка».
– А я думала, тебе нравятся все эти вечера и балы... Ты так здорово умеешь их устраивать.
Фернанда въехала на гостиничную стоянку. Они вышли из машины и направились к лифту: Розмонты снимали номер на одном этаже с Фернандой и Валери.
– Я это делаю, только чтобы угодить Джимми. Для меня это не составляет труда, по крайней мере, не составляло в прошлом году, когда все еще было для меня в новинку. Но теперь мне это начинает порядком надоедать – скучно, утомительно и бессмысленно. Мне было бы проще посылать им деньги, а самой туда не ходить. Пойдем, милая, закажем чай и посмотрим, смогут ли нам предложить такое же хорошее обслуживание, какое мы собираемся наладить в нашем маленьком кафе.
– А где Джимми?
– Он на целый день уехал в Сан-Франциско и до ужина не вернется. Все какие-то встречи... Ты же знаешь Джимми!
Женщины пили чай и ели бутерброды в относительном молчании. Джорджина, казалось, полностью ушла в свою безумную идею устроить кафе, а Фернанде было достаточно того, что она может просто получать удовольствие, глядя на свою подругу. Джорджине было двадцать девять, на целых десять лет меньше, чем Фернанде. Они чувствовали себя на удивление уютно в обществе друг друга, будто были ровесницами. То ли Джорджина была старше своих лет, то ли Фернанда моложе? А возможно, и то, и другое.
Когда поднос с закусками унесли, Джорджина направилась к себе в комнату.
– Пойдем со мной, Фернанда, поболтаем, – предложила она. – Мне хочется немножко полежать. Боюсь, я переусердствовала с покупками.
– Я лучше пойду к себе. Может, ты вздремнешь.
– Нет, честно, мне вовсе не хочется спать, просто ноги немного гудят. К тому же я не хочу, чтобы Валери знала о твоем возвращении.
Какой она еще, в сущности, ребенок, подумала Фернанда. Впрочем, они одинаково относились к Валери. Обе они были как дети, которые прячутся от строгой воспитательницы. С того момента, как Джорджина приехала в «Ритц», – через несколько дней после встречи сестер с Джез, – они постоянно пытались улучить минутку, чтобы побыть вдвоем, как это часто бывало во время их обедов в Нью-Йорке, но к ним неизменно присоединялась Валери.
Фернанда вполне отдавала себе отчет в том, что продажа ранчо – не ее ума дело, этим займутся более умные головы. Она не возражала, чтобы Джимми и сэр Джон взяли дело в свои руки. Ей было достаточно того, что она вырвалась из Нью-Йорка, а присутствие Джорджины создавало ощущение праздника.
Она тоже не хотела, чтобы Валери знала об их возвращении от антиквара. Она просто не хочет ни с кем делить Джорджину, вдруг осознала она. Находиться наедине с Джорджиной – в этом было что-то волнующее, дающее ощущение исключительности, которое сразу разрушалось в присутствии здравомыслящей, организованной умницы Валери. Должно быть, так все девчонки относятся к своим лучшим подругам, размышляла Фернанда. У нее никогда не было такой подруги, какой обзаводятся в школе, – с ней шепчутся о других девчонках, секретничают, ревнуют ее так, будто она мальчишка. Сама Фернанда всегда была настолько занята собой, своим стремлением к красивой жизни, что у нее не было времени искать себе настоящую подругу; она не находила вокруг ни одной девочки, похожей на нее, с которой можно было бы запросто поговорить, а если таковая случайно встречалась, то бывала так же одинока и замкнута, как Фернанда.
Вслед за Джорджиной Фернанда вошла в изысканно обставленную спальню. Еще раньше Джорджина объяснила, что они с мужем никогда не спят вместе, потому что он либо вскакивает ни свет ни заря, либо ложится очень поздно, названивая партнерам во все точки земного шара.
– Иди сюда, радость моя, садись, – пригласила Джорджина, усаживаясь на кровать и хлопая рукой по покрывалу. – Мне просто нужно задрать ноги.
– Ты не выглядишь усталой.
– Да я вовсе не устала. Мне очень хорошо здесь. Я специально попросила горничную оставить шторы опущенными, чтобы можно было отдохнуть в полумраке. Этот яркий солнечный свет... После вчерашнего дождя он действует мне на нервы. Хорошо, что в Нью-Йорке так сумрачно зимой.
– Ты скучаешь по Лондону?
– Немножко. Или, скорее, скучала, пока не встретила тебя. Ты такая радость, Ферни, такая хитрая плутовка, такая бессовестная кокетка, дикарка, роскошная подделка под простую пастушку. Ты напоминаешь мне подругу, от которой я была без ума... Конечно, она была совсем непохожа на тебя, разве что гораздо более коварная...
– О ком ты говоришь? – спросила Фернанда, почувствовав укол ревности от того, каким мечтательным голосом говорила Джорджина.
– Мы вместе учились в пансионе... Ее звали Клэр. Она была старше меня... Должно быть, ей было пятнадцать, когда мне было двенадцать, но мы крепко подружились, несмотря на разницу в возрасте. Я никогда не забуду Клэр.
– И ты до сих пор с нею видишься?
– Боюсь, что теперь вряд ли ее узнаю. Я слышала, она стала идеальной женой и идеальной матерью четырех идеальных, скучных-прескучных детей... Обещай мне, Фернанда, что ты никогда не совершишь ничего подобного!
– Я бы не смогла, даже если бы захотела. Я неидеальна по сути.
– В школе Клэр была совсем другой. Мы жили вместе, в одном общежитии, и я была просто без ума от нее... Порой во время занятий хора я смотрела на нее, не в состоянии оторваться, и не могла петь. Я пожирала ее глазами, когда мы были в столовой, повсюду шпионила за ней. Такой безумной, слепой любви у меня больше не было никогда.
– Любви?
– Да, Ферни, любви. Чистой, первой любви, самой сладостной, которую невозможно забыть.
– А потом она окончила школу и вы больше с ней не встречались?
– О, нет, судьба не могла быть так жестока ко мне. Нет, однажды ночью, когда я уже была в постели, Клэр вошла ко мне – старшим девочкам разрешалось больше, чем малышам, они, например, могли позже ложиться спать, – закрыла за собой дверь, подошла и села ко мне на кровать, вот как ты сейчас сидишь. Потом наклонилась и поцеловала меня в лоб.
