@
Письмами мы обменивались часто, иногда даже ежедневно. В каждом из них я делилась с ней одним из событий своей жизни. Сначала я ничего не писала о времени, проведенном в цветочном доме. Я писала о Флоре, о дне, когда она родилась, и о дне, когда умер Эдвард. Я описала Вековечного как мою последнюю попытку зажить респектабельной жизнью. Я признала, что познакомилась с Верным в цветочном доме, но не сказала, что он купил мою невинность. Что касалось темы сексуальных отношений, я старалась ее не затрагивать, потому что понимала, что переписываюсь с собственной матерью. И не имело значения, что у нас с ней была одна профессия.
Но я могла по-разному рассказывать о своих надеждах, разочарованиях и счастливых мгновениях и при этом быть с ней откровеннее, чем с кем бы то ни было. Я наконец поняла свои чувства: часто я писала скорее не ей, а себе, своему духовному двойнику, одинокому ребенку, которым когда-то я была, и той женщине, которая хотела быть кем-то другим. Мать говорила примерно то же самое о своих ощущениях, возникавших в то время, когда она писала письма. Она сравнивала их с коридорами в доме, которые начинались с разных его концов. Мы с тревогой входили в него с противоположных сторон, но тревога сменялась радостным изумлением, когда мы обнаруживали, что вместе оказались в одной комнате и что эта комната всегда существовала.
В каком-то смысле моя мать оставалась все той же женщиной, какую я помнила по Шанхаю: упорной и изобретательной. Именно благодаря этим ее качествам «Тайный нефритовый путь» стал таким успешным. Те же самые свои качества она применила, чтобы найти Флору. И когда разработанный ею план начал действовать, она рассказала мне, что сделала: «Я сняла небольшой домик в Кротон-он- Гудзон, в полумиле от того места, где живет Флора. Это прекрасный городок, настолько скучный и безмятежный, что у меня было достаточно свободного времени, чтобы шпионить».
Она быстро разузнала, в какую школу ходит Флора (школа для девочек Чалмера), какую церковь посещает (методистскую) и где проходят ее уроки верховой езды (конюшни фермы Джентри). Мать даже посетила школьную постановку («Шепчущие сосны»), представившись агентом, который ищет таланты для анонимного, но очень известного голливудского продюсера. Благодаря этой придуманной должности она стала там самым желанным гостем. «Меня усадили в первый ряд!» — хвасталась она. На следующий день она сообщила директору, что, к сожалению, не нашла подходящего на роль ребенка. По ее словам, продюсер искал девочку с пылким темпераментом и средиземноморской внешностью. Директор подтвердил, что действительно ни одна из девочек в школе не подходит под это описание. Мать вежливо похвалила постановку и сказала, что может быть полезной на актерском отделении. «Я была актрисой, — сказала она. — В основном я снималась в немом кино, но было и несколько картин со звуком. Вряд ли вам знакомо мое имя: Лукреция Даннер. Я никогда не играла главных ролей, всегда была бывшей девушкой главного героя, а в более поздние годы — матерью непослушной невесты». Она перечислила фильмы: «Тайный нефритовый путь», «Леди из Шанхая», «Юные бароны»… Директор сказал, что, кажется, помнит один из этих фильмов, хотя мать просто их выдумала. Она объяснила директору, что они с мужем жили на Манхэттене, но выходные проводили в Кротон-он-Гудзоне. «Он обожал этот город. Праздность — это зачастую непозволительная роскошь, правда? Тем не менее я думаю, что могла бы иногда быть вам полезной». Она стала добровольным помощником в организации школьных постановок — по две в год. Она помогала делать декорации и костюмы, преподавала дикцию, подходящую для каждого из персонажей, и хвасталась мне, что стала превосходным волонтером. Но она ничего не смогла сделать, когда идиот директор дал Флоре жалкую роль пугала в одной из постановок и участницы визгливого хора молочниц и их мычащих коров — в другой.
Сердце у меня начинало бешено колотиться где-то в горле каждый раз, когда я получала письмо со штемпелем «Кротон-он-Гудзон». Мать обещала мне сразу сообщать обо всех новостях, а также о том, счастлива Флора или нет.
@
У Флоры такой же независимый ум, как у тебя в ее годы, но, похоже, она не питает ни к кому особой приязни. Как ты помнишь, на школьной постановке у нее была очень маленькая роль — она играла одно из пугал на поле, которое заполонили птицы. После представления вся гнусная семейка — Минерва, миссис Лэмп и миссис Айвори, — словно хищники, налетели на Флору. Я не услышала ни слова о мистере Айвори, в зале его тоже не было. Похоже, он либо болеет и не выходит из дома, либо уже умер. Женщины наперебой хвалили выступление Флоры, но сама она не выказала ни радости, ни гордости. Ее апатичность меня беспокоит. Но позже я припомнила, что, когда ты была маленькой, ты тоже иногда притворялась, что тебя ничто не трогает. Кроме того, это было действительно ужасное представление, и странно, когда кто-то хвалит девочку за то, что она все время простояла с руками, распластанными на деревянном кресте, будто была мертвой сестрой Иисуса, завернутой в клетчатую скатерть.
Однако я должна сказать, что не заметила, чтобы Флора проявляла хоть какую-то привязанность к Минерве. Она никогда не искала ее взглядом. Совсем на тебя не похоже. В ее возрасте ты постоянно требовала к себе внимания.
@
Сначала я обрадовалась, что Флора не близка с Минервой. Но потом я забеспокоилась: если Флора не чувствует ни счастья, ни гордости — это ужасно. Если она никого не любит — это трагедия. Я надеялась, что недостаток чувств больше связан с теми мерзкими людьми, с которыми она вынуждена жить.
Через несколько дней от мамы пришло еще одно письмо.
@
Она тепло относится к учителям и отзывчива по отношению к другим ученикам, но никому не отдает предпочтения. Она не ищет их общества. А они не стремятся общаться с ней. На школьном дворе она предпочитает оставаться в одиночестве. У нее есть любимое дерево и белка, которая ест с ее руки. С этого места она наблюдает за остальными. Похоже, что она очень любит свою лошадь песочного цвета, на которой учится верховой езде. А ее любимый спутник-мелкая собачка с торчащими ушами, окрасом похожая на грязную тряпку. Я это узнала, проделав дыру в зарослях плюща, окружающих особняк семейства Айвори. Собачка кружила вокруг нее, выполняла команды и резко, пронзительно лаяла. Я пошла в библиотеку и после поисков в энциклопедии по всем статьям, которые начинались с букв К и Т, определила, что у нее собака породы керн-терьер. Эти собаки только и могут, что рыть ямы и красть еду. Я скоро приобрету себе такую же.
@
«Дядя» Верный получил от Флоры хорошо написанное письмо, в котором она благодарила его за запонки отца.
— Для семилетнего ребенка у нее замечательный почерк! — воскликнул он и медленно прочитал по-английски: — «Дорогой мистер Фан…» Мистер Фан?! Но почему не «дядя Верный Фан»?
У него был такой озадаченный вид, будто его не признал собственный ребенок. В нем возникли родственные чувства к Флоре только из-за того, что он помогал мне связаться с ней. Я сказала ему, что это не должно отбить у него охоту на следующий год послать Флоре очередной подарок от «дяди».
@
Моя ценность для фирмы Верного все возрастала. Он брал меня на встречи со своими зарубежными заказчиками. Я выполняла функции его секретарши, которая ведет протокол встречи. Его официальный переводчик делал свое дело, а я тем временем брала на себя роль «момо»: с его англоязычными заказчиками я превращалась в секретаршу, которая говорит только по-китайски, с китайскими клиентами я превращалась в иностранку. По нашему плану Верного с переводчиком по срочному делу несколько раз вызывали из комнаты переговоров, благодаря чему заказчики могли доверительно переговариваться между собой, полагая, что я ни слова не понимаю. Когда они поглядывали на меня, я дружелюбно улыбалась. После встречи я передавала Верному, о чем они говорили: это могли быть сомнения в качестве продукции или скорости ее изготовления, обсуждение более дешевых конкурентов или беспокойство о честности сделки.
