Мэриан Кайз - Замри, умри, воскресни

С любовью,

Джонни.

P.S. Заезжай ко мне. Мы получили новую стерильную марлю, может, заинтересуешься».

Джонни. Джонни Рецепт. Никакого другого Джонни я не знала. И подпись: «С любовью».

У меня было такое ощущение, будто кто-то высверлил меня всю насквозь и наполнил блаженством. Он прочел мою книжку! Он меня не возненавидел! Он простил меня за то, что заполняла им паузы!

До чего же мне было стыдно…

Он хочет меня видеть!

А что я? Я непременно заеду к нему по дороге домой, вот что я. Последний год, даже больше, был для меня сплошным безумием — какие уж тут отношения? И наверное, мне хотелось дождаться, когда я снова стану собой, прежде чем начинать что-то серьезное. Думаю, поэтому я и с Оуэном сошлась: имея Оуэна, я могла не форсировать событий с Джонни. Оуэн был для меня вроде громоотвода.

Впрочем, никаких угрызений относительно Оуэна я не испытывала; я исполняла для него ровно такую же роль.

Тут я увидела дату на письме Джонни и ужаснулась. Девятнадцатое марта — полтора месяца назад. Все это время письмо путешествовало между издательством, агентством и моими родителями. Мне вдруг срочно понадобилось уехать.

— Ну, что там? Действительно от поклонника? — спросил папа.

— Вот что, я поехала.

— Но ты же только вошла!

— Я еще вернусь.

Я ехала так же быстро, как в тот первый вечер, когда спешила за лекарствами, призванными спасти маму от окончательного помешательства. Я запарковала машину, распахнула дверь — и увидела его, в белом халате, заботливо склонившимся над рукой какой-то старушки — видимо, любуется ее грибком или еще чем-то не менее гадким. Сердце наполнилось радостью.

Потом он поднял глаза, и я испугалась: это был не Джонни. Очень похож на него, но не он. Я догадалась, что это его прославленный братец. Хромоножка.

Я вытянула шею, чтобы заглянуть за прилавок, в надежде увидеть за ним Джонни, насыпающего в пузырек какие-нибудь пилюли, но Хромоножка меня прервал:

— Могу я вам помочь?

— Я ищу Джонни.

— Его здесь нет. Что-то в его тоне меня насторожило.

— Надеюсь, он в Австралию не эмигрировал? — Вот была бы удача в кавычках, ничего не скажешь. Да еще наверняка встретит в пути свою единственную.

— Да вроде нет. По крайней мере, вчера он мне об этом не говорил.

— Хорошо.

— Передать что-нибудь?

— Нет, спасибо. Я еще зайду.

На другой день я снова заехала, но, к своему вящему разочарованию, в аптеке опять хозяйничал Хромоножка. На третий день повторилось то же самое.

— Он точно в Австралию не уехал?

— Точно, но, если он вам так нужен, почему вы днем не зайдете?

— Потому что днем я на работе. Раньше он все вечера работал.

— Теперь не так. Теперь у него вечерняя смена только раз в неделю.

Я терпеливо ждала. Хромоножка продолжал переставлять на полках коробки.

— И в какой день?

— А?

— Когда у него вечерняя смена?

— Ой, простите. В четверг.

— В четверг? Четверг у нас завтра. Это точно?

— Да, почти.

Я уже садилась в машину, когда он меня снова окликнул:

— И не забудьте: теперь мы работаем до восьми.

— До восьми? А не до десяти? А почему?

— Просто до восьми — и все тут.

Жожо назначила тендер через неделю, но, как она и предсказывала, упреждающие заявки посыпались как из рога изобилия. «Пелхэм Пресс» предложил миллион за три книги.

— Нет, — сказала я. — Никакой второй или третьей книги не будет. Это разовый проект.

«Нокстон Хаус» предложил восемьсот тысяч за две. Я опять ответила, что книга будет только одна. В выходные был перерыв, а утром в понедельник «Садерн Кросс» предложил пятьсот тысяч за одну.

— Берите, — сказала я Жожо.

— Нет, — возразила она, — я вам добуду больше.

Чрез три дня, в четверг, она продала книжку издательству «Холдер» за шестьсот пятьдесят тысяч. Возбужденная, Жожо со смешком предложила:

— Надо отметить. Давайте куда-нибудь сходим. Не волнуйтесь, допоздна задерживать не стану, у меня тоже вечером дело есть.

Мы договорились на шесть часов в винном баре в Мейда-Вейле. Когда я приехала, Жожо уже была там, и перед ней стояла бутылка шампанского.

После парочки бокалов она спросила — я догадывалась, что спросит:

— Почему вы так упорно не хотели подписываться на вторую и третью книги? Я бы вам миллионы заработала!

Я покачала головой.

— Я не собираюсь больше писать. Хочу пойти на полную ставку копирайтером. Это стабильный заработок, работа мне нравится, и никто не пинает мой труд в воскресных газетах.

— А знаете поговорку? Человек предполагает, а бог располагает.

— Да уж, — согласилась я. — Никто не знает, что с нами дальше будет. Но если бы это зависело от меня, я бы больше писать не стала.

— А что сделаете с авансом? — спросила Жожо. — Акции купите?

Я рассмеялась.

— Если я куплю чьи-то акции, компания немедленно вылетит в трубу. Тогда уж лучше хранить их под кроватью, в банке из-под печенья — так надежней всего. Но я буду не оригинальна и куплю себе жилье.

И на этот раз сделаю все как надо. Чуть позже Жожо взглянула на часы.

— Половина восьмого. Мне пора. Встречаюсь с сестрой. Сегодня она идет со мной на прием в «Докин Эмери».

— В «Докин Эмери»? — Я нагнула голову набок. — Я вроде тоже когда-то числилась у них в авторах… Что-то меня на банкет никто не приглашал.

— Вы не поверите, — смеясь, подалась ко мне Жожо, — но меня тоже. До последней минуты. Только вчера вечером приглашение прислали. Благодаря вам и вашей замечательной книжке обо мне опять вспомнили.

Что это их из стороны в сторону кидает? И вообще, невежливо. И вы пойдете? Я бы их послала куда подальше.

— Мне нужно пойти, — сказала она и неожиданно помрачнела.

Я промолчала, но до меня слухи тоже долетали. Что-то насчет романа с начальником, который окончился разрывом, из-за чего Жожо и пришлось уйти. В этом духе.

Потом приехала ее сестра, и они ушли.

На работе я в четверг весь день была рассеянна. Волновалась, понимаете? Предвкушала встречу с Джонни. Но все было против нашей встречи: мне пришлось проторчать на работе до половины седьмого, затем надо было забрать отца из дневного стационара. Ему сделали небольшую операцию (что-то там с простатой, но меня это совершенно не волновало), а поскольку операция проводилась под наркозом, то ехать домой самому ему не разрешили. Спускался он целую вечность — с медсестрами прощался так, словно пробыл там не шесть часов, а шесть месяцев, так что выехали мы только в семь сорок пять. Аптека закрывалась в восемь, и я приняла решение.