— Я просил звонить мне, если вдруг понадоблюсь, а ты сказала, что я тебе больше не нужен!
— Ты нужен мне! — завыла Маккензи. — О Эдди, если бы ты знал, что я пережила сегодня! Тут один аннулировал мою кредитную карточку «Америкэн Экспресс», и у меня долг в этом отеле в несколько тысяч! Я у разбитого корыта — ни работы, ни компании. Братья выгнали меня.
— Я держу в руках завтрашний номер «Нью-Йорк таймс», — сказал он. — Ты что, и вправду отдала все доходы швеям?
Она расхохоталась и рассказала ему подробно, как она провела этот день.
— Бэби, я либералка, но я не дура! — закончила она. — Каждая швея получила всего-навсего двести долларов. Мне это доставило удовлетворение, вот и все. Чтобы меня не мучили угрызения совести. Если бы ты видел, в каких условиях они работают, если бы видел, во что превратилась я, пробыв там всего один час… У меня не осталось ни пенни, Эдди! Пришлось вызвать полицию, чтобы они доставили меня сюда. Телефон у меня не умолкает, Джордан оставался весь день один, звонило человек двадцать, которым нужно ответить…
— Хочешь, я приеду? Завтра мы могли бы устроить пресс-конференцию, после того, как я заплачу твои долги.
— О Эдди, пожалуйста!
— Ты согласна стать миссис Эд Шрайбер?
— Я согласна стать миссис Голдой Мейр, если ты выручишь меня отсюда! Ненавижу Калифорнию! Ненавижу солнце! Хочу домой!
— Только после медового месяца в Беверли-Хиллз, Мак! И я хочу, чтобы на нашей свадьбе пел кантор, хорошо?
— Просто прекрасно! Я закажу рубленую печенку у «Нейт энд Элз» в Беверли-Хиллз. Пора мне вспомнить о своих корнях.
— А наша новая фирма? Как мы ее назовем?
— Как насчет «Шматта Моудз»?
— Думаешь, нам удастся вдвоем создать ее?
— Эдди, если бы ты пришел сюда и заключил меня в свои объятья, я смогла бы сделать все что угодно! Сегодня я узнала, как велика польза от моего титула, когда попадаешь в беду в восточном районе Лос-Анджелеса.
— Ты не читала там газеты? — спросил он. — Ты слышала о Корал Стэнтон?
— Нет, а что?
— Она погибла при пожаре в своей квартире.
— О Господи, о Эдди… — ее охватила дрожь, и она оперлась рукой о диван. — Это ужасно! И нужно же было мне приехать и побить Майю в тот последний раз, когда я видела Корал! Что же мне теперь делать?
— Так вот, Эдди прилетел ближайшим рейсом. Два дня спустя мы поженились! Знаешь, что такое «хуппа», Колин? Это еврейский балдахин, и тебя венчают под ним! Чудно, правда? Наверное, первая еврейская невеста была какой-нибудь принцессой и боялась, что дождь испортит ей прическу… Как бы то ни было, в бассейне «Беверли-Хиллз Отель» установили такой балдахин! Этот поющий кантор с гитарой шел впереди нас по проходу — видел бы ты лица моих родителей!
— А твои братья были на свадьбе? — спросил Колин.
— Ты что, шутишь? — воскликнула Маккензи. — Я только что подала на них в суд, требуя возмещения мне двадцати пяти миллионов долларов…
Она замолчала, отхлебнув большой глоток минеральной воды. Она сидела на кровати во второй гостевой комнате. В Провансе был полдень. Маккензи говорила, не умолкая, уже два с половиной часа.
— Дэвид был моим шафером, — продолжала она. — Мне так хотелось, чтобы и Майя была на свадьбе, но она все еще не оправилась от шока. Дэвид говорил, что ее терзает чувство вины. Тело не нашли, понимаешь, Колин? Хоронить некого, некому носить цветы, и полиция заставила Майю опознавать какие-то обгорелые куски, которые они нашли в квартире. Мурашки бегут по спине от всего этого! Меня все больше и больше мучили угрызения совести из-за Майи. Я все говорила Эдди: «Мне только надо встретиться с ней. Мы должны помириться…» Как только я стала просто миссис Эд Шрайбер, у меня изменилось отношение почти ко всему! Когда я узнала, что она приедет сюда повидать тебя, я решила одним выстрелом убить двух зайцев. У нас чудесный медовый месяц и…
Громким зевком Маккензи прервала свою речь. Колин никогда не видел, чтобы так широко зевали. Она снова заговорила и, к его изумлению, вдруг уснула, не закончив предложения. Колин накрыл ее одеялом, осторожно сняв с нее сапоги из тонкой кожи. Он заглянул в комнату Майи и увидел, что та спокойно спит, а ее прекрасные волосы рассыпались по подушке с кружевами.
— Ну и история! — сказал он и тихонько засмеялся. Теперь он придумал конец своему роману — в настоящей жизни все всегда заканчивается лучше, чем в любой книге, радостно подумал он. И ему еще предстояло покруче закрутить этот конец. Сегодня вечером это и произойдет, раз уж раскрыт его секрет…
Он работал всю вторую половину дня, делая заметки, чтобы не упустить мысли, роившиеся в голове, он заполнял пробелы в той истории, которую поведала Маккензи. В шесть часов он осторожно снял телефонную трубку и набрал номер.
— Они здесь, — тихо сказал он в трубку. — Не только Майя, но и бывшая леди Маккензи. Я не ожидал, что у меня сразу будет столько гостей, но это неважно… Когда они проснутся, я приготовлю им легкий ужин. Пока они будут есть, я позвоню один раз и повешу трубку. Это будет сигналом, чтобы ты шла сюда. Я просто не могу дождаться этого момента!
В семь тридцать он услышал, что открылась дверь, зажурчала вода из крана, кто-то ходил. Майя нашла его первая — он ставил на стол миски с салатом, сырыми овощами, соусами, свежими фруктами, вино, хлеб и большой кофейник.
Майя наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб, лицо ее сияло и дышало спокойствием.
— Здесь так красиво, — сказала она. — Мне стало лучше с тех пор, как я приехала. — Она села в кресло с яркой обивкой из цветного ситца, оглядела комнату. — Невероятно, но я так скучаю по ней, Колин. Как будто ее смерть выпустила наружу всю мою любовь, с которой я никогда не знала, что делать. Теперь я так четко вспоминаю нас обеих — как мы ссорились. Ведь говорят же, что от любви до ненависти один шаг. Об этом я тоже думаю…
— А как у вас с Дэвидом? — спросил Колин и налил ей кофе. — Случится ли это наконец? А Филипп Ру — с ним действительно все кончено?
Она спокойно улыбнулась, глядя ему в глаза.
— Я была как завороженная. Теперь, когда я лучше узнала себя, мне предстоит от многого в себе избавиться. Я ненавидела свою мать… Мне столько нужно исправить. И я знаю теперь, что Филипп должен остаться с Жозефиной. Они созданы друг для друга. Кроме того, она просто не отпустит его. Она превратит в ад жизнь любой женщины, которая полюбит Филиппа… поэтому я в какой-то степени благодарна ей! Я все расскажу тебе — это настоящая мелодрама!
— «Ад — это другие люди», — процитировал Колин. — Это сказал Сартр.
— Они действительно усложняют жизнь. Все было бы иначе, если бы не умерла мама. Если бы я тогда имела хоть один шанс поговорить с ней по душам. Я не перестаю вспоминать последнюю сцену, которая произошла у нас с ней. Когда она попросила, чтобы я дала ей какую-нибудь работу на церемонии награждения — помнишь?
