Она пинком отшвырнула подушку, которая глухо плюхнулась на пол, и направилась к двери. Затем, вспомнив, что если она уйдет, то никто не сможет помочь Виктору, если ему станет совсем плохо (он этого заслуживает, конечно, подумала она в гневе, но как бы сильно она не была на него зла, Эшли не могла его оставить). Девушка обернулась, промаршировала в спальню для гостей и хлопнула дверью. Замечательный был выход, верно, она была мужественной и сильной, и задала ему перца.
Эшли зажала рот рукой, чтобы не разрыдаться.
Ничего, абсолютно ничего не могло заставить его чувствовать себя хуже, чем он чувствовал себя прямо сейчас. Можно было забыть о раскалывающейся голове, тошноте, боли осознания, что жена никогда его не любила. Нет ничего хуже, понял он, чем Эшли Лорентц, орущая на тебя в гневе, потому что ты вел себя как снисходительный идиот.
А потом Виктор услышал, как она плачет, и в этот момент он пожелал, чтобы пол поглотил его, пережевал и выплюнул, желательно, переломав ему все кости. Это минимум, чего он заслуживал. Сжав руку в кулак, он сильно врезал себе по бедру. Вот козел, съязвил он. Ты хотел избавить ее от проблем, а вместо этого заставил рыдать. Выставил ее детство неудачной сделкой, и практически сказал, что все, его она добилась, за что боролась и что испытала, ничего не стоит. Пытался махнуть своими деньгами как волшебной палочкой, которая могла бы избавить ее от всех проблем. Отличная работа, придурок.
Что ж, он должен к ней пойти, прямо сейчас. Надо извиниться и попытаться все исправить. Он надеялся, что сможет это сделать и не ляпнуть что-нибудь еще более оскорбительное. Вик поднялся и прошел по небольшому коридору к первой спальне. Прежде чем он успел дойти до комнаты, дверь резко распахнулась, и Эшли практически выскочила в проход. Они встретились на полпути.
- И еще, - рявкнула она, лицо ее было залито слезами, - что я забыла упомянуть перед уходом, потому что была слишком расстроена… эй!
Он дотянулся до нее, прижал к себе и уткнулся лицом ей в шею. Это было так невероятно приятно, что было трудно продолжать на него сердиться.
- Что ты делаешь?
- Мне так жаль, - хрипло ответил он. - Я козел. Я наговорил глупости, не подумав, и не твоя вина, что ты рассердилась, ты должна злиться, но, пожалуйста, не плачь больше. Я не могу этого вынести.
- Я не плакала, - заметила она, украдкой вытирая слезы. - Я так разозлилась, что глаза дали течь.
Он, не удержавшись, засмеялся. Даже во время их первой серьезной ссоры, вообще первой их ссоры – точка - он был изумлен и рад. Стоило ей вылететь из комнаты, чтобы еще раз накричать на него, как слезы были забыты. А потом она шутит, выдавая еще одну «шпильку», отчего он смеется, а ведь он почти всегда сохраняет серьезное лицо – если не считать времени общения с Дериком. Или Эшли.
- Прошу, пожалуйста, прости меня. Все это было… Сегодня я все испортил. Не смогу пережить, если сегодняшний день закончится твоими слезами.
Вик прижал ее к себе так крепко, что она не могла выскользнуть. Не то, чтобы девушке хотелось. Было ужасно трудно вспомнить, почему она так разозлилась. Так Эшли ему и сказала.
- Слава Богу, потому что я и, правда, выставил себя ослом.
Впервые с тех пор, как Дерик отправил его в нокаут, головная боль Вика приутихла, он не чувствовал себя таким больным, и осознал, что восхитительное тело Эшли прижалось к нему. Ему захотелось опустить руки и приблизить ее к себе еще ближе. Вик поборол это желание.
- Эшли, ты для меня очень много значишь. Я не хочу все испортить. Ни в коем случае.
Она серьезно посмотрела на него из-под опущенных ресниц. Так приятно было чувствовать его рядом, такого крепкого и сильного. Он так чудесно пах.
- Я ценю это, Вик, и благодарна за то, что ты так к этому относишься. Я тоже не хочу все испортить. - Она помолчала. - Мне не стоило так на тебя бросаться. Ты просто хотел помочь, а я слишком болезненно воспринимаю некоторые вещи, особенно, свое детство.
- Ты очень милосердна, - заметил он приглушенно, потому что его губы прижались к впадинке под ее ухом. Было щекотно, и в тоже время ее соски затвердели.
- Намного милосерднее, чем я этого заслуживаю. Кстати говоря… - теперь он коснулся ее шеи долгим, медленным и влажным поцелуем, и девушка затрепетала, почувствовав слабость в ногах - это было не просто клише, поняла она. Ее ноги и, правда, ослабли.
- …твоя мать отдала тебя только потому, что была вынуждена, у нее не было выбора. Она бы никогда не отдала тебя по своей воле.
- Ты думаешь? - Эшли ощутила, как слезы снова наворачиваются на глаза, и беспощадно их подавила. Реви - не реви, только от этого все равно ничего не изменится, это она поняла еще в возрасте восьми лет.
- Уверен. Ты совершенно особенная, слишком красивая, преданная и восхитительная. Возможно, она подумала, что тебя отправят в хорошую семью. Возможно, она заболела, и государство заставило ее от тебя отказаться. Что-то вроде того, я уверен.
- Ты не можешь знать этого наверняка.
Он перестал целовать ее шею, что наполнило ее сожалением, а затем посмотрел на нее, заполняя своими темными глазами весь ее мир.
- Я знаю тебя, Эшли, милая моя. Так что я могу знать это наверняка. Я бы никогда не отказался от тебя без борьбы. И твоя мать чувствовала то же самое.
- Виктор…
Глупые слезы, черт бы их побрал! Чертовы слезы никогда не решали проблем, никогда не решали никаких проблем, это лишь пустая трата времени, и от них лицо становится смешным, так что она не заплачет снова. Второй раз за день - это уже слишком, она не заплачет, не заплачет, не заплачет…
- Ох, милая. Все в порядке.
Вик нежно поймал большим пальцем предательскую слезу, скользнувшую по ее щеке. А затем наклонился и поцелуем стер влагу прочь, продолжая медленно и трепетно целовать ее веки. Эшли прильнула к нему, удивляясь, откуда доносятся эти глупые всхлипывания - и поняла, что от нее. А потом Вик накрыл ее рот своим, нежно раздвинув губы девушки языком, и она потрясенно выдохнула. Он жадно целовал ее, именно так, как она желала, а его руки скользнули под ее блузку и замерли на талии. Она чувствовала, как дрожат его пальцы, и знала, что он жаждет большего, что не позволяет ладоням двигаться дальше, хотя отчаянно этого желает.
Эшли расстегнула блузку. Слава Богу, она на кнопках, подумала девушка, а потом Вик застонал и наклонился, чтобы поцеловать вершинки ее груди. Ее лифчик неожиданно стал слишком тесным, он слишком ограничивал ее, и ей захотелось от него избавиться.
- Виктор…
- Боже мой, ты так прекрасна.
Он уткнулся носом в ложбинку между двумя округлостями, а она сомкнула пальцы в его густых темных волосах, отчаянно желая дотронуться до него, познать его также, как он трогал и познавал ее.
