— Не знаю, мне просто кажется…
— Перекрестись, мам. У меня все в полном порядке.
— Ну ладно. А то прямо душа не на месте.
— До завтра, мам. Целую. И поцелуй за меня папку.
— Приезжай к обеду! Я приготовлю что-нибудь вкусненькое!
Хорошо, что она не сказала матери о продаже квартиры на «Богдашке», и вообще, обо всем остальном. Родители никогда не вмешивались в ее дела, разве что пытались повлиять на Алису, когда та собиралась замуж за Эдуарда Ощепкова. Как оказалось — не зря.
Это был день звонков. Просто какое-то телефонное безумие. Вечером ей позвонила еще и Елена.
— Привет! Я разговаривала с Оксанкой, узнала про Эдика. Ты совсем уже чокнулась со своей благотворительностью?!
— А что я должна была, по-твоему, делать?
— Ну не знаю. Только не понимаю, почему ты-то должна этим заниматься?!
— А кому еще, как не мне?
— У него мать есть. И наверняка баба какая-нибудь…
— Никого у него нет. А бывшая свекровь меня просто послала.
Темпераментная Елена в миг перенесла все свое благородное возмущение на другой объект.
— Ну что за люди, а?! Вот кто ее, скажи на милость, сучку старую, когда время придет, хоронить-то будет? Хоть бы об этом подумала, прежде чем посылать человека, который хочет помочь. Ну и век настал!
— Век как век…
— Слушай, бессребреница, ты, случайно, не собираешься уходить в монастырь? — с ехидцей поинтересовалась Елена. — Когда соберешься, не забудь мне свою «малосемейку» отписать. Уж я-то сумею распорядиться этим подарком. С пользой для себя.
На следующий день с утра она занялась похоронами Эдуарда, а потом, ближе к обеду, отправилась в гости к родителям.
У Лидии Михайловны уже все было готово к приезду дочери: окрошка из домашнего кваса с копченой колбаской и сладким болгарским перцем и сочные, еще горячие «колдуны». Одним словом — прощай, диета.
— Мама, я сейчас умру, — сказала Алиса, когда обед был съеден. — Все такое вкусное, просто ужас! Я же не влезу в свой летний гардероб.
— Перестань. Уж я-то знаю, что ты живешь на одних салатах. И дело ведь не в диете, верно? Тебе что, лень готовить?
— О, проницательная, мудрая мама! Да не лень, ма-ам. Просто некогда.
Она попыталась подняться из-за стола. Лидия Михайловна недоуменно посмотрела на дочь.
— А как же чай? Я и торт испекла.
— Нет, мамуль, торт отменяется. Места больше нет.
Лидия Михайловна вздохнула и стала убирать посуду в раковину.
— Тогда возьмешь с собой и дома съешь, — решительно произнесла она, — когда место появится.
— Ну хорошо, — сдалась Алиса.
— Чаю все же выпей, — не отставала мать. — Я налью? Пусть остывает.
— Ладно, мам, пусть остывает.
Родители жили в двухкомнатной квартире, в кирпичной девятиэтажной «свечке». Это был один из первых домов так называемого Чехословацкого проекта, с незадымляемыми лестницами и квартирами улучшенной планировки, отличавшимися от типовых «брежневок» и еще более мелких «хрущевок» вполне приличными восьмиметровыми кухнями, более просторными комнатами и прихожими. Квартира была обставлена простенько, без изысков и излишеств. «Достойная бедность» — так в шутку называл Валентин Семенович их с женою стиль жизни. Он всю жизнь проработал на заводе. Начинал с инженера и постепенно дослужился до заместителя директора, «пережив» всех своих хозяев. Раньше Бархатовы были вполне обеспеченной семьей, но теперь из всех богатств у них осталась только машина «девятка» да вот эта квартира, которую Валентин Семенович выбил, благодаря руководящей должности.
Когда-то Алиса привела сюда Эдика, потому что своей жилплощади у него не было, а обитать под одной крышей с его матушкой не представлялось возможным. И родители приняли его — куда денешься? Так и стали они жить вчетвером в двухкомнатной квартире. Бедные, бедные ее старики! Ну и натерпелись же они, прежде чем у Алисы хватило ума выставить Эдика вон.
Лидия Михайловна поставила посуду в шкаф на сушилку и села напротив Алисы. Весной матери исполнилось пятьдесят восемь, но выглядела она моложе своих лет — хорошо одевалась, следила за собой. Собственно, у всех женщин этой семьи была такая отличительная черта. Они следили за собой без чрезмерного фанатизма, конечно, так как цену себе тоже знали. Поэтому юная Лида Нефедова и выбрала себе в мужья очень достойного молодого человека. Алиса даже где-то завидовала родителям. У них всегда все складывалось гладко. В отличие от нее, их непутевой дочери. Ну тут уж, как говорится, в семье не без урода.
Зато как же хорошо, как здорово было приходить к ним, своим славным старикам, и, отдуваясь, непременно съедать все вкусное, что мама положит в тарелку, пить чай и хихикать вместе с ней над шуточками отца. И на правах единственной Дочери не мыть посуду. У мамы спокойные серые глаза, любящий взгляд и «гусиные лапки» в уголках глаз, которые она так мечтает разгладить, используя какой-то разрекламированный крем для век. Но все это, конечно, безрезультатно. И слава Богу, потому что эти «лапки» ей ужасно идут.
Иногда Алисе становилось интересно, что родители думают по поводу ее неустроенной личной жизни и отсутствия детей, то есть их внуков. Они никогда ни в чем не упрекали свою дочь. Может быть, их так напугало ее первое неудачное замужество? Но, в сущности, они просто хотели от нее, их единственной дочери, только одного — чтобы она не забывала их, объявлялась почаще, звонила… А ведь она забывала! И снова никаких упреков, разве что в шутливой форме…
Как же она могла так долго не появляться здесь, в этой уютной квартирке, где с детства все настолько родное, что от каждой царапинки на мебели перехватывает дыхание? И под креслом все время спит старый сердитый кот Пушок, огромный, как средних размеров собака, и вечный, как Дункан Маклауд. И хочется в гостиной опуститься на диван между мамой и отцом, обняться с ними и, сидя вот так втроем, смотреть какой-нибудь ужасно сентиментальный старый советский фильм. И это воистину настоящее счастье. Хотя в ее возрасте было бы лучше уже мечтать об объятиях мужа. Как-то это более естественно, что ли…
Да бог с ним, с мужем. Вот если б у нее были дети, она могла бы отправлять их к дедушке и бабушке, и тогда бедным ее старикам не было бы так тоскливо и одиноко без нее. Да, с внуками им было б не до хандры. Тогда отец перестал бы мрачно шутить, мол, скорее бы старость да в детство впасть…
— У тебя правда все в порядке, дочь? — спросила Лидия Михайловна.
— Да, мам.
— Выглядишь усталой. Наверное, целыми днями сидишь за вязанием. Бедный ты мой ребенок…
