— Потому что я англичанка?
— Просто необычная и очень отличаетесь от других девушек.
— Это хорошо или плохо?
— Плохо, конечно. Вы альтруистка. Мне бы хотелось, чтобы вы пронесли вашу чистоту через все годы этой тяжелой жизни. Да с такими бархатными, светящимися глазами, как у вас, не может и быть иначе.
Сердце Гоноры запело от такого комплимента, и, стремясь быть честной во всем, она заметила:
— В нашей семье самая красивая — Кристал.
— Вне всякого сомнения, она хороша, но мне больше нравятся высокие брюнетки.
— Такие, как Имоджин Бурдеттс? — невольно вырвалось у нее.
— Ревнуете? — Огонь свечи озарил его улыбающееся лицо.
— С какой стати?
— Не отпирайтесь, Гонора. Нам обоим хорошо известно, что вы без ума от меня. — Курт рассмеялся.
Гонора подхватила его заразительный смех.
— Верно, верно. А сейчас опять ваша очередь. Вы готовы исповедаться? О вас ходят ужасные слухи.
Лицо Курта стало серьезным.
— Это неправда. Готов поклясться чем угодно, что я вовсе не незаконнорожденный отпрыск моего босса.
— Гидеона? Курт? — Гонора от удивления открыла рот.
— Разве вы не слышали эту чудовищную сплетню?
Гонора покачала головой.
— Тогда мне не стоило говорить об этом. Это не та история, которую благовоспитанная англичанка может принести домой.
Гонора внезапно поняла, что эта сплетня вызвана завистью к успехам Курта в фирме и что его она так же больно ранит, как ее — работа в кафе. Это открытие сделало его еще ближе, и сердце девушки наполнилось сладкой болью. Дрожащими пальцами Гонора дотронулась до его крупной ладони. По телу пробежал огонь, и она отдернула руку.
Между тем Курт продолжал:
— Прежде всего мистер Талботт…
— Почему вы не зовете его Гидеон, как это делаем мы?
— Он никогда не предлагал мне называть его по имени. Я не член его семьи. Повторяю еще раз. Я не член его семьи. Мистер Талботт уникально честный и порядочный человек, чего нельзя сказать обо мне, милая Гонора. Он ни разу не изменил своей скучной жене, вашей тете.
— Вы любите его, не правда ли?
— Да, люблю, — ответил Курт, разминая сигарету. — Я просто обязан его любить.
— Почему?
Курт угрюмо посмотрел на нее.
— Вы тоже полюбите его. В этой стране найдется не много людей, которые согласились бы взять на работу вашего отца с его невыносимым снобизмом.
Гонора поняла, что Курт решил отплатить ей за чрезмерное любопытство, и не могла не ответить ему тем же.
— Папа прекрасный редактор, — гордо заявила она, — и вовсе не сноб. Просто он джентльмен.
— Джентльмен? Значит, именно так называется человек, который постоянно воротит нос, если ему что-то не нравится?
От обиды за отца Гонора чуть не разрыдалась, но усилием воли сдержала себя и, в свою очередь, спросила:
— А чем уж так хорош ваш Гидеон? Тем, что не изменял жене? Честный человек! Напыщенный и самоуверенный! А как он относится к людям? Вы считаете, что он поступает правильно, бросив нас на произвол судьбы?
— А вы считаете недостаточным, что мистер Талботт взял на работу вашего отца, который, возможно, и хороший редактор и все такое прочее, но от которого постоянно несет перегаром и который любит слоняться без дела? Вам кажется, что мистер Талботт обязан покупать прекрасным сестрам Силвандер дорогую одежду, потому что ее не может купить их бездельник-отец?
Сквозняк задул свечу, и Курт потянулся за спичками, чтобы зажечь ее. Воспользовавшись темнотой, Гонора вытерла слезы.
— Теперь мы все высказали друг другу, не так ли? — спросил Курт.
— Да, — едва слышно ответила Гонора.
— Это послужит вам уроком. Вы оставите в покое мистера Талботта, а я не стану задевать вашего отца, в котором нет ничего от джентльмена. — Курт подозвал официанта. — Принеси нам еще выпить.
Третья порция джина с тоником успокоила Гонору. Они сидели, молча глядя друг на друга. Гонора смотрела на его красиво очерченные губы, и вдруг ей захотелось прикоснуться к ним пальцами. Желание было настолько сильным, что по телу побежали мурашки. Однако она сдержала себя и стала вертеть ниточку жемчуга на шее, которую Кристал по дешевке купила у Вулворта.
Внезапно все закружилось у нее перед глазами, столики закачались, в голове зашумело и завыло, как будто тысячи чертей смеялись ей в лицо. К горлу подступила тошнота. Гонора вскочила, испуганно глядя по сторонам.
— Курт, извините…
Курт подбежал к ней.
— Женский туалет за баром, — сказал он, слегка подталкивая ее.
Пошатываясь, Гонора направилась к бару. К счастью, туалет оказался свободным. Гонора склонилась над унитазом, извергая из себя все выпитое. Она вспомнила кошмар сегодняшнего утра. Небеса явно отвернулись от нее. «Какой ужасный день», — подумала она, разгибаясь. Холодный пот застилал глаза. Гонора вытерла лицо платком.
У зеркала в стиле рококо стояла женщина и красила губы. Их глаза встретились.
— Перебрала? — не церемонясь, спросила она. Порывшись в маленькой бисерной сумочке, женщина вытащила початую пачку жевательной резинки и протянула ее Гоноре. — Пожуй, это отобьет запах.
Гонора поблагодарила ее, умылась, прополоскала рот и достала из пачки жевательную резинку с конфетным вкусом.
На столе ее ждал горячий кофе. Не смея поднять глаза на Курта, она смотрела на дымящийся кофе.
— Я с утра ничего не ела, — сказала она тихо, — возможно, поэтому мне так плохо.
— Господи, почему же вы мне не сказали? Я бы ни за что не позволил вам пить. Мне самому следовало подумать. Сейчас я закажу вам гамбургер.
— Не надо, лучше выйдем на воздух.
Профессиональным взглядом она посмотрела на оставленные на столе чаевые — сумма была значительной.
Туман рассеялся. Витрины большого итальянского магазина сверкали. Казалось, что стекла отсутствуют и продукты лежат прямо на улице. В свете фонарей появлялись одинокие прохожие. Они возникали ниоткуда и шли в никуда. Гонора глубоко вдыхала влажный холодный воздух. Курт молчал. На подходе к дому он взял ее за руку и крепко пожал. Их пальцы сплелись. Его близость волновала Гонору.
У подъезда Курт остановился, притянул ее к себе и, заглянув в глаза, спросил:
— Лучше?
— Да, — ответила она шепотом. Во дворе было темно и пахло мочой. Этот устоявшийся запах смешивался с запахом дорогого одеколона, сигарет и легким запахом мужского пота. Его дыхание слегка отдавало виски. Гонора мысленно поблагодарила женщину, давшую ей жевательную резинку, чтобы отбить противный привкус во рту.
