Ознакомительная версия.
– Посмотрим, – говорю уклончиво, стараясь погасить раздражение.
В последнее время Ирка не вызывает во мне никаких чувств, кроме этого. Что это? Неужели так и уходит любовь? Тихо, незаметно, по-английски… Тогда какой во всем смысл? Кто мне скажет? Кто знает? Я – нет…
– Идем, я тебя провожу.
В расширившихся глазах недоумение.
– Ты не зайдешь?
– Не сегодня. Извини.
– Почему?
– Голова болит.
«Какое твое дело? Я что, уже должен отчитываться?!»
– Тогда я еще здесь побуду. Ты не против?
– Нет. Почему я должен быть против?
– Ну-у, – томно тянет Ирка. – Все-таки я – твоя девушка… Что, если ко мне начнут приставать?
– Бей по яйцам и кричи «Пожар!».
Мне противны эти ужимки, тупая, бесполезная болтовня, называемая женским кокетством, убивающая на корню остатки желания. Сейчас я бы с куда большим удовольствием трахнул молчаливую дырку в заборе.
– Ты стал таким грубым, Славик… – Иркин взгляд становится холодным и колючим.
Она кутается в шубку коричневого меха. Норку. Наверное, она права. Вряд ли во мне прибавилось джентльменства.
– Извини. – Я чмокаю Ирку в сухие прохладные губы. – Не обижайся, ладно? Я позвоню.
На самом деле, как никогда, хочется послать ее ко всем чертям.
Она что-то буркнула вслед. Я не расслышал, что именно, но не стал оборачиваться, чтобы переспросить.
Троллейбус в это время полупуст. Пожилая кондукторша шумно сморкается в большой платок. Ее глаза слезятся от простуды. Я протягиваю монеты, засовываю в карман клочок бумаги, дающий право на проезд в этом городском транспорте. Отчего-то летом в троллейбусах всегда топят. Причем чем жарче лето, тем сильнее шпарят батареи. А зимой железные коробки неизменно превращаются в стылые гробы.
На остановке напротив стадиона «Локомотив» в заднюю дверь с шумом и смехом забирается компания: трое ребят чуть моложе меня и симпатичная девушка в коротенькой курточке и кожаных брючках в облипочку. Они потягивают пиво. Мороз им явно нипочем. Я смотрю на них, невольно завидуя беззаботности, брызжущему через край юному задору, мальчишеской развязности… Всему, что так скоро и безвозвратно покинуло меня.
Кондукторша подходит к ним. Между ней и высоким рослым парнем, судя по всему лидером, завязывается спор, переходящий в перепалку. Голос парня становится все громче, так что я различаю крепкие выражения. Он нависает над женщиной как скала, осыпая ее отборнейшей бранью. Сжавшись, она подается назад, беспомощно оглядываясь на кабину водителя.
– Я сейчас скажу, чтобы вас высадили, раз вы не хотите платить.
– Попробуй. Я тебе… – Парень добавляет пару разухабистых выражений.
Компания одобрительно гогочет. Девушка громче всех. Почему-то именно этот звонкий, с переливами, женский смех приводит меня в состояние тихого бешенства. Я засовываю кулаки в карманы.
Народ, немногочисленный пассажирский люд, как всегда, безмолвствует, уткнув носы в свои шарфы, воротники, газеты. У пожилой кондукторши мелко трясутся пальцы в рваных перчатках. Я поднимаюсь, подхожу к веселой компании. В упор смотрю на девушку. Она наконец-то закрывает рот, оборвав свой идиотский смех на высокой ноте.
– Эй, – парень толкает меня в бок, – ты чё, неприятностей ищешь? Ща найдешь. А ну, вали…
Он хотел добавить что-то еще, но лишь громко взвыл, потому что в тот самый момент я заломил руку ему за спину. Компания озадаченно попятилась. И лишь девица заверещала тоненько:
– Пусти его, ты…
– Закрой рот, дура. Дома поучишь своего дружка вести себя в общественном месте. А пока он извинится перед кондуктором и купит билет.
Лицо парня искажает гримаса ненависти.
– П-пошел ты… – шипит он, морщась.
– Нет, – возражаю я, – пойдешь ты.
Дверь как раз открывается. Я даю парню хорошего пинка, и он, пролетев через ступеньки, шлепается на тротуар. Следом выпрыгивает девица и, склонившись над кавалером, посылает вслед мне и троллейбусу самые изысканные проклятия.
Я поворачиваюсь к притихшей компании.
– Билеты, – говорю, – живо!
– У нас студенческие… – вытянувшись по стойке «смирно», поспешно рапортуют они.
– А у того урода?
– Тоже…
– Так какого черта? – озадаченно спрашиваю я.
Я действительно не понимаю. Какой особенный кураж в том, чтобы оскорбить и унизить больную пожилую женщину, вынужденную за гроши с утра до ночи наматывать версты в этом дурацком троллейбусе?
Они опускают глаза. И тихонько выползают на следующей остановке.
– Ладно, старики сейчас злые, – вздыхает кондукторша. – Ну а молодежь-то отчего? Ведь с виду здоровые, благополучные, все впереди…
Я не знаю, что ответить. Я слишком много не знаю и не понимаю. Даже того, что прежде казалось простым как подорожник. Я вдруг ловлю себя на мысли, что не испытываю никакой радости от этой долгожданной свободной мирной жизни…
Я не сразу понял, что произошло, когда туманную тишь разорвал оглушительный грохот, переросший в чудовищную какофонию разрывов и бабаханий и над последним БТРом взметнулся огненный столб.
– Началось! – рявкнул Кирилл, хватаясь за автомат. – Все вниз! Вниз, мать вашу! – проорал он снова, бешено вращая потемневшими глазами, мало чем напоминая недавнего спокойно-сурового парня. – Засада!
Я соскочил, неловко подвернув ногу, ткнулся ладонями в вязкую земляную кашицу. К оглушительному грохоту разрывов прибавился сухой пулеметный треск. В полуметре от меня вздыбились, отплевываясь коричневыми комьями, придорожные холмы.
– Господи, – шептал я, прижимая к себе автомат и гранаты, забыв, для чего они предназначены, выплескивая сковавший меня ужас в единственном слове, – Господи…
Я никогда ни во что не верил. Даже в наивные студенческие приметы. Да и сейчас меня трудно назвать истинно верующим. Но я не могу объяснить, отчего в тот момент произносил именно это слово…
– Господи…
– А-а… – вдруг услыхал я справа порывистый вздох, будто кто-то сильно удивился происходящему. Я обернулся и увидел Костика. Привалившись к колесу, он дернулся несколько раз, будто его сводило судорогой, а затем медленно, полубоком, зарылся щекой в грязь. На миг я забыл обо всем, неотрывно глядя на аккуратную, с обожженными черными краями дырочку прямо посреди юношески-угреватого лба, из которой сочилась тоненькая красная струйка, затекая в широко распахнутый глаз, огибая нос и смешиваясь с землей.
– Костик, – прошептал я, тормоша его за плечо, упрямо отгоняя чудовищную мысль, – ты чего? Вставай…
Его полуоткрытые губы быстро серели, будто чужая алчная земля, подобно вампиру, высасывала их живой цвет. Я шарил по карманам в поисках платка, но не нашел и рукавом попытался вытереть эту бордовую змейку, но лишь сильнее размазал кровь по лицу, превратив его в кошмарное подобие индейской маски.
Ознакомительная версия.
