— Дыру во мне протрёте, Даринела Александровна! — хмыкнул Роман Владимирович, в очередной раз поймав на себе горяновский почти влюбленный взгляд.
— Мне можно! Я безумно соскучилась! — слова слетели сами, ничего не меняя ни пристальном любовном рассматривании, ни в глупой, застывшей на губах улыбке.
— Горянова! Успокойся! — попытался воззвать к ее разуму Савелов. — И хватит меня взглядом облизывать. Я не пончик в глазури. Или… — в голосе появились злые, раздраженные нотки, — неопределенность в личной жизни заставляет женщину делать глупости? — все- таки шеф умел одним предложением создавать правильную атмосферу.
Улыбка сползла мгновенно, Горянова отвернулась и буркнула в темное окно, за которым неспешно двигался осенний разноцветный город:
— Ха — ха! Очень смешно!
Но то ли радость от встречи была сильнее всяких злобных слов, то ли еще что, но Даринка решила не позволять ушлым начальникам себе настроение портить и поэтому снова потянулась к водителю с улыбкой от уха до уха.
— А это вы сейчас о какой-такой неопределенности говорите, Роман Владимирович? Что, судорожно собирали по знакомым сведения о том, кто посещал мой армяно — воронежский будуар? Решили на старости лет проявить заботу о моем моральном облике?
Савелов мягко крутанул руль и ловко перестроился в левый ряд.
— Напрасно! — Горянова повысила тон. — Зачем столько сложностей? Я и сама бы вам рассказала, что почти ежедневно, — Даринка интимно сглотнула, — я давала индивидуальные консультации красавцу и любимцу публики Левону Гогеновичу… А иногда, — она снова театрально сглотнула, — не брезговала обсуждать более значимые подробности в присутствии его брата, Рустика. И это, — она выделила голосом, — только по ночам. А что было утром! Утром меня встречала ватага крепких — прекрепких мускулистых мужичков… — и расшалившаяся горяновская ладонь, желавшая лишь рассечь воздух и показать крупные бицепсы и трицепсы утренних ухажёров, просто не рассчитала расстояние и как — то совершенно случайно легла на савеловскую коленку.
Аааа! Надо сказать, что Горянова сама от себя не ожидала такого… и даже смутилась почти… да что там почти… реально смутилась, но ведь не убирать же руку с коленки! Не сейчас! Подумаешь, она что, мужских ног не щупала? Но отчего — то … нда…
— Мадам, не отвлекайте водителя во время движения! — Савелов дал по газам как раз перед тем, как на перекрестке загорелся желтый, и непринужденным легким движением скинул посторонние предметы со своих ног, завершая довольно опасный маневр.
Секунд тридцать после этого они ехали молча.
— То, что мужским вниманием ты была не обделена, я понял… — сказал Савелов, — свободная девушка — имеешь право, но тогда… — он откашлялся, — тогда с какого перепугу ты не сводишь с меня своих похотливо — масленых глазенок и лапаешь меня?
Горянова не сдержала смешок:
— Что значит «лапаю»? Уф! Ну, погладила коленку. С кем не бывает? «Лапаю»! Как это в ваших устах, шеф, звучит неприлично! Прямо чувствую себя растлительницей малолетних. Прямо напугала волка мясом! Ну, просто руки девать некуда, вот и творят невесть что… Я ж без задней мысли… я так… я всего — навсего… просто соскучилась, Роман Владимирович! Неужели нельзя?
Савелов покачал головой:
— Ну, если только соскучилась…Тогда можно… Только границ не переходи, а то…
Горянова скорчила недоумевающую мордочку, мол, какие границы, шеф? Так, помацаю немного…
— А то что?
Савелов оторвался от созерцания дороги, посмотрел на ехидную мордочку Даринки, вздохнул и сказал почти без всякого ерничания:
— Так, учти, Горянова, на меня… в шутку… губы не раскатывай! Тебе не светит и …
Он не договорил, потому что Даринка совсем не хотела быть серьезной.
— Светит месяц, светит ясный, светит по-олная луна… — фальшиво запела Горянова. — Злой вы, Роман Владимирович! Такой облом! Мы столько не виделись, а вам жалко тела для дела?
Между тем Савелов уже подъезжал к ресторану. Заглушив мотор, он отстегнул ремень и повернулся к Горяновой. И этот серьезный взгляд чуть — чуть пугал, нет, не пугал, но настораживал однозначно.
Красивая мужская рука нажала на замок, отщелкивая с громким звуком горяновский пристяжной рычажок, а шеф все это время не сводил с девушки серьезных глаз.
— Стар я стал в такие игрушки играть, Дарин, — наконец невесело усмехнулся он, — сердце, знаешь, уже не то… — и добавил уже веселее, пытая сгладить впечатление: — так что ты пожалей аксакала, не возбуждай понапрасну…
И пока вмиг посерьезневшая Горянова оторопело переваривала сказанное, Роман Владимирович вышел из машины, как — то очень быстро обошел ее и открыл девушке дверцу. Это было очень естественное движение, столько раз проделанное им ранее — протянутая рука, помогающая выйти. Горянова машинально приняла помощь, вставая с сиденья. Все, как всегда…
— Какие игрушки? Я сама серьезность… — запоздало и как-то очень тихо и даже неловко попыталась продолжить разговор Горянова, вылезая из машины.
Она вообще не хотела понимать, что сейчас происходит. Бывают такие минуты, когда мозг отказывается анализировать происходящее.
Савелов стоял очень близко к дверце и все еще держал в своей руке теплую Даринкину ладонь.
— Сама серьезность, говоришь?
— Ну да…почти…
Они стояли друг напротив друга, и пауза обещала сильно затянуться. Горянова молчала, рассматривая Савелова, судорожно пытаясь найти верные интонации, чтобы вернуть былое легкое подтрунивание. И не находила… Да и он не спешил, и две ровные морщинки у его переносицы не торопились разглаживаться. Все вокруг стало казаться Горяновой каким — то ненастоящим, фальшивым. Ну не общались они никогда так с Романом! Неправильно это! Где ее брутально — ироничный шеф? Где легкий, ни к чему не обязывающий флирт? Зачем сейчас этот умный, спокойный, но такой прожигающий взгляд? И стало Даринке очень обидно, что Савелов, уже давно родной человек, вдруг стал каким-то незнакомым. Красивым, далеким и незнакомым… Не хватало теперь с ним поссориться. Если еще и с ним, то…
А между тем Роман Владимирович как-то по-своему понял затяжное горяновское молчание.
— Ну что, идем, девочка моя, — наконец произнес он и по — хозяйски, собственническим жестом переплел свои пальцы с ее рукой.
И повел к двери ресторана. Десять шагов дались Горяновой нелегко. Ух! Бывает так, что разум говорит: ничего страшного, ничего из ряда вон выходящего, но ты ничего не слышишь, потому что тебя до краев заполняет паника. Дикий страх. Переплетение ладоней было для Даринки сейчас слишком интимным жестом. Да! Так! Слишком! И это выбивало из колеи. Горянова много раз в своей жизни хватала руками Савелова, тот бесчисленное количество раз щипал ее, целовал в щечку, держал за талию и делал много еще чего, но никогда она не воспринимала его прикосновения так… Ой, мамочки! Да что же это! Она взрослая самодостаточная женщина, давно забывшая, что можно краснеть, но… Иногда собственная реакция становится сюрпризом… И очень захотелось освободиться. Срочно и бесповоротно. Но Роман Владимирович ничего не замечал, уверенно ведя девушку к ресторанной арке. В тот момент, когда Савелов подался вперед, чтобы открыть дверь, Даринка вздрогнула и неловко потянула из ладоней шефа свою руку. Тот резко обернулся, сначала тяжело разглядывая ускользающие пальчики, а потом впился взглядом в покрасневшее Даринкино лицо. Но секунда-две — и Роман Владимирович, словно всё понимая, усмехнулся. Он галантно открыл перед Горяновой ресторанную дверь.
— Прошу, мадам!
И потом, помогая в гардеробной снять девушке пальто, он ни разу, даже мимолетно, не коснулся обнаженных участков кожи, что было достаточно сложно.
Ресторан Мамелова встречал их тепло и пафосно. Официанты вип — зоны как — то случайно, словно сами собой выстроились во фрунт. Да и управляющий французской части ресторана расточал такую патоку, что даже Даринке это показалось чрезмерным… Но учитывая только что произошедшее, можно было и потерпеть. Горяновой нужно было время, чтобы прийти в себя.
