Ознакомительная версия.
Сейчас он поднимется и скажет, что тоже ничего не нашел. Ни одной зацепки, ни одной неверно сформулированной фразы — ни — чего — го. Как же, ведь это Комиссия! Неужели они могли где‑либо ошибиться? Быть такого не может…
Настроение продолжало стремительно портиться. И почему плохие новости никогда не приходят в одиночку?
Она приняла его в кабинете, как и положено человеку, чье состояние начинает затыкать за пояс всякое "хочу" и настойчиво водружает во главу всего извечное "надо". Надо прилично выглядеть, надо вести себя подобающим образом, надо проявлять манеры…
Манала она это гребаное "надо"!
Однако наспех вымыла руки, сменила рабочий комбинезон, в котором творила в мастерской, на блузку и брюки, отодвинула в угол графин и прилагающийся к нему стакан, протерла скопившуюся за день пыль рукавом.
На стук в дверь ответила коротким "Войдите".
Он оказался чем‑то похожим на Рида — может, еще более тощим и высоким, долговязым, с узким подбородком и седыми висками. В очках, с морщинками вокруг губ, с излишне хмурыми, почти сведенными к переносице бровями.
— Ничего не нашли? — поинтересовалась Райна вместо приветствия — к чему тянуть резину? Пусть скажет прямо, а после катится на все четыре стороны, если даже его великий ум не помог ему отыскать то, на что надеялась старая подруга.
— Простите?
Девушка за столом потерла, а после помассировала виски. На гостя взглянула устало, но без злости.
— Сейчас вы скажете, что изучили приговор Комиссии, но зацепок для того, чтобы подать на апелляцию не обнаружили, о чем и решили сообщить лично. Верно?
Юрист прочистил горло; Райне вдруг стало стыдно, что она не спросила его имени, не предложила чаю, вообще не повела себя, как подобает гостеприимной хозяйке.
— Не совсем.
Он что‑то держал в руках. Черный пакет, который удивительным образом не гармонировал с его внешностью — дорогими брюками, ботинками и пиджаком.
Райна только теперь заметила, что стоящий перед ней мужчина чем‑то выбит из колеи. Растерян? Наверное, кажется.
— Я пришел сообщить вам неприятные новости.
Тишина.
— Я с самого начала знала, что вы сообщите мне неприятные новости, — сухой смешок. — Вопрос лишь в том, какие именно?
— О мисс Доре Данторини.
Еще более долгая пауза.
— А что с ней? Она зовет в гости? Приболела?
— Боюсь, что нет, — юрист точно пребывал "не в себе" — долго молчал, жевал нижнюю губу, поудобнее перехватил сверток.
Что‑то было не так. Что‑то однозначно было не так, и Райна вдруг разволновалась — ощутила, как ускорило ритм сердце, как отчего‑то вспотели ладони.
— Что? Говорите уже, не тяните.
Человек напротив и не собирался.
— Мне грустно быть тем, кто сообщает вам подобное, но вчера вечером мисс Дора Данторини скончалась.
Райна вдруг перестала дышать и даже слышать. Скончалась? Скончалась?! Быть не может…
— Увы, — юрист печально кивнул. — Она письменно обязала меня передать вам вот это.
И черный пакет с шорохом лег на поверхность стола рядом с графином.
"Остановка сердца. Причины не найдены".
Скончалась.
В последние дни она не появлялась на вечеринках — наверное, болела, — а Райна так и не нашла времени, чтобы заехать и проведать старую подругу. А ведь хотела, очень хотела — почему же не сделала?
"Похороны назначены на завтра. Приходить не нужно. Мисс Данторини попросила кремировать ее останки без свидетелей…"
Душно. Нечем дышать.
В пакете обнаружилась шкатулка с драгоценностями, и Райна, слепо глядя перед собой, один за другим перебирала перстни; юрист давно ушел. Эти перстни она видела на морщинистых пальцах всякий раз, когда приходила в огромный, стоящий отдельно от остальных домов особняк.
Дора любила перстни.
Что‑то треснуло, накренилось еще больше. Вдруг стало тоскливо и зыбко, как бывает в тот момент, когда понимаешь, что мир снаружи хрупок. Еще более хрупок, чем тот, который внутри.
Когда в стакан лился скотч, руки Райны дрожали.
Глоток, еще глоток. И еще. Внутри одновременно холодно и жарко, в сердце пусто.
Зачем уходят те, кого любишь? Почему? И почему то, насколько сильно ты их любил, становится понятно лишь тогда, когда к тебе приходят и говорят: "его/ее больше нет"?
Нет.
Страшное слово — приговор. Хуже того, который дали Райне, — много хуже. Не заехать, ничего не сказать, не исправить.
Не успеть.
Уже никогда не успеть.
А златовласая — на самом деле седая — Дора любила смеяться. Иногда весело, иногда грустно, иногда с сарказмом, иногда с печалью. Любила шутки, ментоловые сигареты, любила Райну, которую звала Марго. Ей было все равно "Марго" или "Райна" — она любила приходящего к ней человека, его душу.
"А то, что в пакете, предназначается вам. Изучите содержимое внимательно. Если будут вопросы, позвоните…"
Позвоните.
Уже юристу, не Доре. Потому что Доры больше нет. Нет больше дома, куда можно прийти, нет маленьких кремовых пирожных, от которых можно отказаться… Когда уходит человек, уходит в небытие целая Вселенная, и на ее месте вдруг образуется пустота. Вещи есть, предметы есть — мебель, стены, одежда, — а энергии уже нет. Потому что нет человека, которому они принадлежали.
Перстни жгли пальцы; Райна не замечала того, что глядя на них, она беззвучно сотрясается от рыданий.
Над домами перемигивались звезды.
Они будут здесь перемигиваться и потом, когда все уйдут. Им все равно, кто жив, а кто мертв, — они светят не для кого‑то, они светят потому, что созданы светить. И нет в том великого умысла — лишь воля Создателя.
Спустя два часа после прихода юриста распогодилось. И похолодало.
Сидя на краю матраса, Райна впервые не позволяла себе провалиться в иную реальность — ту, в которой существовал воображаемый Аарон. Нет, она намеренно пребывала в этой — настоящей, гулкой и жестокой.
Устала. Почему‑то только теперь она осознала, насколько сильно от всего устала.
Один звонок. Одна просьба. Одна инъекция.
Шрамы с тела не уйдут, а на душе добавятся новые. Там и так уже нет места — все в синяках и кровоподтеках. Больное сердце, скукоженное от боли, уставшее от одиночества — сколько можно терпеть? И зачем терпеть?
Как долго еще стоит притворяться, что Аарон иногда лежит на соседнем шезлонге, что слышит ее, разговаривает с ней? Зачем?
Его нет. Давно нет.
А теперь нет и Доры.
Райне казалось, что для нее в целом мире никого нет. И никогда не было. Одни лишь дурацкие встречи, испытания, уроки, наказания; пальцы скользили по экрану телефона, на котором угрюмо и притягательно светился номер доктора Хатса.
Ознакомительная версия.
