Арина наблюдала за романтичной идиллией двух счастливых любовников. Аверин глядел на безупречную Олесю с сердечной теплотой и щемящей нежностью. Никогда, ни разу за все их тринадцать лет совместной жизни, Саша не смотрел на нее, Арину, так же. Где-то вдалеке послышался раскатистый грохот, сопровождающий молнию во время грозы: то были звуки дребезжащих черепков ее разбитого брака.
Несмотря на чрезмерную самоуверенность, на вопиющее самомнение и гордыню, в этот момент Арине хватило мужества признать, что Аверин больше не её… Саша, такой родной, самый близкий человек — уже ей не принадлежит… Что бы Арина не делала, как бы его не заманивала, какую бы уловку не придумывала, муж к ней не вернется. Впредь не будет его идиотских, раздражающих шуточек над ее несносным характером, его надменного сурового взгляда, когда она в очередной раз сделала то, что ему не по нраву. Арина никогда снова не взлохматит черные как смоль волосы беззаботно спящего рядом мужа, не дотронется до едва заметных первых морщин, появившихся от напряженной работы, не уткнется ночью носом ему в теплую подмышку, внезапно проснувшись от очередного кошмара. Потому что в прошлую их встречу Аверин не солгал: он больше к ней не придет!..
Жестокая насмешка проклятой судьбы — на развалинах брака в полной мере осознать степень своей безумной любви к мужу!
Арине не хватало воздуха. Узкое фиолетовое платье футляр идеально сидящее на точеной фигуре вдруг стало сжимать ребра с невероятной силой. Арина словно оказалась в железных тисках, как приговоренная к смертной казни узница. Ее затуманенное смятением сознание ужалило током: все повторяется!
Все происходит точно, как в поганом детстве, когда ее садистка-бабушка в целях воспитания в ней нравственности и мнимой порядочности, заворачивала ее маленькую в ковер. А потом избивала ногами. Тяжелый ковер заглушал детские крики, чтобы гадкие соседи не сплетничали, пока бдительная бабуля выколачивала из ребенка настоящего человека… Самым жутким были не сами побои, не физическая боль, испытанная маленькой беззащитной девочкой, а всепоглощающий, животный страх. Арина очень боялась задохнуться в толстом удушающем полотне. С тех пор она ненавидела узкие тесные пространства и если была возможность избежать поездки в лифте — она с удовольствием пользовалась лестницей.
Кадры из детства проплывали перед Ариной один за другим. Вот ее ставят голыми коленками на рассыпанную на клеенке соль и заставляют несколько часов терпеть острую боль каждый день по расписанию, ровно в шестнадцать ноль. Вот ее принуждают вытянуть вперед руки и хлещут до крови длинной железной линейкой за то, что, по мнению бабушки, нерадивая первоклассница с белыми бантиками некрасиво вывела в прописи букву “И”. А вот бабушка сжимает ее лицо настолько сильно, что ее толстые пальцы оставляют четкий отпечаток с ярко-лиловыми подтеками за нечаянно пролитое молоко, подаваемое ежедневно на полдник…
Люди, пережившие насилие, всегда подсознательно ждут вознаграждения за свои страдания. Должны же они получить хоть что-то за свои нечеловеческие мучения? Они живут призрачной надеждой, что когда-нибудь наступит момент, когда им воздастся за всю их невыносимую боль. Иначе ради чего они столько выстрадали?
Однако жизнь устроена таким образом, что ни о каком возмещении ущерба речи не идет. Арина долгие годы ждала компенсации от судьбы за восемнадцать лет, прожитых в аду. Именно Сашу и ту жизнь, которую он ей подарил, она считала своей наградой за перенесенный в своем детстве кошмар. И только теперь осознала: компенсации не существует — такова жестокость судьбы. Над Ариной издевались просто так, ни за что. Просто потому, что могли. И вот ничегошеньки ей не воздастся.
Раньше она думала, что должна обязательно доказать старой садистке, насколько она не права. Что Арина не тварь, не бл*дь, не мразь и не бестолковое ничтожество. Она не является ни одним из тех ярких “эпитетов”, которыми наделяла ее “любящая” бабуля, сопровождая свою жуткую ежедневную брань регулярными побоями. По этой причине Арина настолько болезненно переживала неуспех в своей жизни.
Не дали роль? Значит, бабушка была права — она ни на что не годна. Сериал, в котором она снималась — провалился? Значит, садистка снова попала в точку, и Арина — конченая мразь. Она не могла заглушить жалящие до смерти голоса бабушки в своей голове. При каждом своем провале Арина мысленно цеплялась за мужа, чтобы только не слышать звук ее страшного голоса. Ведь только Аверин — наглядное свидетельство ее победы над прошлым. Сам того не подозревая, Саша являлся ее моральной компенсацией, ее наградой за все мучения, испытанные в детстве. Она отчаянно хваталась за него, когда кошмарное прошлое вгрызалась в попытках затащить ее обратно в ад. Благодаря присутствию Аверина она столько лет выживала. Именно муж был той психологической крепостью, за надёжными стенами которой она ничего не боялась. А теперь у Арины его нет. Она осталась один на один с жуткими голосами в своей голове.
— У тебя кровь! — донесся взволнованный голос Юли откуда-то издалека. Она с непониманием уставилась на сидящую рядом подругу, которая в ужасе глядела на ее руку. Арина медленно перевела взгляд… Ах, да… Она в руках держала бокал с шампанским, а он видимо треснул у нее в ладони. Дорогой напиток Armand De Brignac Brut Gold, который так обожала Арина, холодными каплями стекал с ее руки, звонко ударяясь об идеально чистый кафельный пол, как безвозвратно утекающее время. Почему-то игристое вино вместо золотистого цвета было алым.
— Разожми ладонь и выпусти бокал! — воскликнула испуганная Юля, дотрагиваясь до ее плеча. Ах, да… Видимо Арина слишком пережала бокал, и он разбился. Так вот что это был за треск. А она подумала, что молния… Странно, она не чувствовала боли, хотя порезалась до крови. Подлетевший официант пытался оказать ей помощь, но Арина не понимала, чего он от нее добивается. Паренек в белом фраке стал осторожно разжимать ее стиснутые пальцы, когда понял, что сама Арина не в состоянии этого сделать. Молодой официант что-то говорил о ране, скорой и необходимости наложить швы, но Арина не могла толком разобрать его слова. Она заворожено разглядывала разбившееся стекло, упавшее на пол: осколки ее проклятой жизни. Арина его потеряла… Все кончено. Сегодня она наглядно убедилась в том, о чем подсознательно догадывалась все эти тринадцать лет. Ее спасительная крепость — хлипкая иллюзия, потому что Саша ее не любит. Любящий мужчина никогда не поступит так, как Аверин сегодня.
Так же как в детстве она почувствовала захват чьих-то толстых невидимых пальцев, с невероятной силой сжимающих ей горло. Дышать стало невозможно. Из глаз вот-вот ручьем польются слёзы, а Арина не могла допустить, чтобы кто-либо увидел ее унизительную слабость. Только не это. Она никому не позволит себя жалеть и не допустит снисходительного отношения к себе как к бедной несчастной брошенке. Никогда!
Арина подняла полные ужаса глаза на растерянного официанта, медленно обвела потерянным взглядом поглядывающих с любопытством на неловкую ситуацию окружающих и поднялась с места. Какой-то звон. Треск. Хруст. Это она сама в открытых дизайнерских босоножках наступила на лежащее стекло на полу и прошлась по осколкам своего разбитого сердца. Почти бегом она направилась в женскую уборную и закрыла дверь на ключ. Арина отчаянно глотала воздух, как выброшенная на песчаный берег умирающая касатка. Снова мысленно держаться за Аверина бесполезно. Он не поможет.
Через пару минут вновь нахлынуло слишком знакомое ей чувство острой безнадежности: ей уже никто не поможет. Не спасет. Никто теперь не в силах остановить неизбежный надвигающийся ад. Арина пыталась сделать вдох. Истерика не прекращалась, слезы струились из глаз, а она не могла вдохнуть такой, жизненно необходимый ей воздух… Арина боролась изо всех сил, обильно поливала лицо холодной водой, нещадно размазывая макияж по лицу. Паника не прекращалась, только набирала обороты. Один чертов вдох, почему, ради всего святого, у нее не получается?!
