Было страшно, когда выключаешь свет. Казалось, что стены давят, каждый шорох пугал. Я с содроганием смотрела в окно, вспоминая маму. Несколько раз пыталась дозвониться отцу, хотя какое ему теперь дело. Давным-давно мы для него чужие. У него своя семья.
Не могла находиться дома. Одна в пугающей темноте с мыслями, которые съедали изнутри.
Выбежала из квартиры, долго бродила вдоль цветущих улиц, пошла в место, где всегда находила утешение — в театр.
— Можно я тут немного посижу? — спросила у Ларисы Ивановны, которая стояла возле гардеробной и перебирала буклеты. Когда первый раз услышала ее должность — капельдинер, стало немного смешно.
Лариса Ивановна с модной завивкой и аккуратным маникюром цвета бордо всегда оставалась в театре «до последнего». Она недавно вышла на пенсию, в связи с этим у нее появилась куча свободного времени. Возможно, поэтому она приходила раньше, уходила позже всех. От коллег я как-то слышала, что она живет одна с котом Тишкой и кроликом Васькой.
Она перевела на меня взгляд и взволнованно спросила:
— Конечно! Ты такая бледная. Что-то случилось?
— Я просто… Посижу и все.
— Ну посиди. А я пока чай сделаю. И блинчики с мясом, сегодня жарила перед работой. Взяла с собой. Пойдем, попьем чайку? Чего сидеть тут, как три тополя на Плющихе.
В пыльной, плохо освещенной комнате, где свалены старые реквизиты, стояли стол, пара стульев. Рядом на полках тарелки, алюминиевые бидончики для молока (как при СССР), сковородки, обувь, канделябры и широкие шляпы с перьями. А еще маленькая лесенка, старая клетка для птиц, свисавшая с потолка. В этой небольшой подсобке столько всего поместилось. Наверное, это талант — так умещать предметы.
Она подстелила на стол газету и расставила кружки.
— Лука Изосимович, режиссер ваш, уехал.
— Я знаю.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Я думала, ты к нему.
— Нет, я так просто…
Она протянула мне аккуратно свернутый в трубочку блинчик, а я почувствовала, как тошнотворный ком подкатывает к горлу. Прикрыла рот ладонью. Где? Где? Где же тут уборная?
— Моя ты хорошая! Так ты что, ребеночка ждешь?
Глава 19
Наверное, если бы не Лариса Ивановна, не знаю, справилась бы я сама со всем этим... Так много всего навалилось. Не успела разгрести одну проблему, как следом другая. Даже не знаю, от чего мне больнее. От тех вещей, которые происходили вокруг, или от того, что сейчас творилось в душе. Скорей всего, мы все по-разному реагируем на такие разрывы в жизни. Некоторым хочется закупориться и не выползать из своего панциря, другим — рассказать целому свету о своей тревоге. Я же в каком-то замешательстве, легком помутнении. Единственная новость, которая меня окрыляет — это новость о моей беременности.
«Тоска за тоской прожигает сердце дотла. Испепеляет, будто раскаленная магма» — ну это я так, навеяло что-то.
Последующую неделю оставалась у Ларисы Ивановны. Не то чтобы мне хотелось ее беспокоить своим присутствием, но она так настаивала, так слезно просила, что я невольно согласилась.
В ее двухкомнатной, скромно обставленной квартире уютно и светло. Просторный зал, пол которого устелен ворсистым ковром. Большая полка с книгами, на стенах — вышитые бисером иконы.
— Мое хобби, — сказала она и указала на настоящий шедевр ручной работы. Затем взяла на руки пушистого серого кота и почесала его за ушком. Он довольно мурлыкал, шевелил усами и неодобрительно смотрел на меня.
А затем прошла еще неделя. Лариса Ивановна пекла пироги с капустой и постоянно интересовалась моим самочувствием. Понимала, в какой-то степени пренебрегаю ее радушием, все равно нужно возвращаться домой.
— Ты можешь остаться столько, сколько тебе нужно, — ответила, когда я сообщила о своем решении.
— Спасибо вам за все! Вы так добры ко мне.
— Я одинокая старая женщина, что мне еще остается, — сказала и улыбнулась в ответ.
— Ничего вы не старая.
Она обиженно махнула рукой в мою сторону.
* * *
Наверное, это тот самый случай, когда домой лучше бы не возвращалась.
Когда понимаешь, что ключ от квартиры не походит к замку. Пытаешься провернуть его раз, второй, третий, а он не проворачивается.
Что происходит? Это что шутка? Розыгрыш?
Однажды наш режиссер спросил: «Вот вы возвращаетесь домой, а дверь не открывается. Ваши действия?» И тут выстроенные в ряд актеры, в том числе и я, паникуют. В недоумении начинаем просовывать руки в карманы брюк, джинсов, копошиться в сумочках, доставая оттуда фантики из-под конфет, магазинные чеки, прокомпостированные билеты, у кого-то завалялся билет с предыдущего спектакля. Мы шерстили свои карманы в поиске того самого нужного ключа, но его там не было и не будет. Похожая ситуация происходила сейчас со мной. Мой ключ оказался не совсем моим ключом.
Начинала думать, у кого из соседей может быть телефон слесарей. А потом двери моей квартиры открыл тот самый мужчина. Широкие плечи, лицо гладко выбрито, стрижка под ноль. Кожа светлая-светлая, словно он никогда не загорал. На шее массивная золотая цепь. Он прищурил маленькие серые глазенки и с недовольством посмотрел на меня.
Да-да, кажется, я его видела! Это тот самый мужчина в плаще. В последнюю нашу встречу он так спешил, когда выходил из квартиры. Я обратила на него внимание, так как он не был похож на одного из маминых дружков. И откуда у него ключи? Неужели она дала ему запасные. Зачем? Это его она называла сыном? Ничего не понимаю… Одни лишь вопросы.
— Тебе чего? — спросил он. Вел себя так спокойно, будто ему все обязаны.
— Что? Что происходит? — широко распахнула глаза и внимательно смотрела на него.
Захлопнул передо мной дверь, а через минуту появился снова, но уже с какой-то бумажкой.
— У меня дарственная на эту квартиру. Тамара Кузнецова передала право собственности мне. Все законно, в присутствии нотариуса.
— Этого не может быть! — прикрыла ладонями лицо. — Это все какое-то большое недоразумение!
Сын… Значит, вот так он выглядит.
Первое, что мне пришло в голову, это пойти в полицию. Они разберутся, обязательно, по-другому не может быть.
Несколько часов сидела перед кабинетом участкового. А когда он появился, взахлеб, почти задыхаясь, объяснила ему ситуацию.
— Разберемся, гражданочка, разберемся! — ответил он мне, вешая на спинку стула темно-синий пиджак с круглыми золотистыми пуговицами. А потом ему кто-то позвонил, и он начал говорить со мной совсем по-другому:
— Понимаете, оспорить дарственную на недвижимость очень сложно. Даже самому близкому родственнику. Да, закон предусматривает ее отмену, но это судебные иски, долгие и тяжелые разбирательства.
— Это сговор. Я пойду в прокуратуру! Я до президента дойду, — кричала в полной безысходности.
— Ваше право. От себя мы сделаем все возможное, чтобы посодействовать в вашей проблеме.
Покинула здание, когда уже спустились сумерки, воздух стал прохладным. Я ничего не добилась. Не могу все вот так оставить. Решила еще раз поговорить с ним, с этим аферистом.
Вернулась домой и заметила, как из темного переулка выходят двое. Высокие, бритоголовые в кожаных куртках. Такой себе привет из девяностых, хотя на самом деле уже другие времена.
— Ну что, телка? — сказал один из них, когда подошли ближе. Вид у них устрашающий, глаза злые, зубы скалят.
— В ментовку решила заявить? — почти зарычал один из них.
Я прижалась к стенке и коснулась рукой живота.
— Лучше тебе сидеть и не рыпаться. Вали из города, если тебе жизнь дорога. А за хату забудь. Усекла?
Я нервно сглотнула и кивнула в ответ. Они все знают. Все…
Глава 20
Они знают, что еще час назад беседовала с участковым, знают куда я направилась, что планирую делать дальше. Они явно шаг впереди. Явно не первый день в этой системе. Они запугивают, смотрят остервенелым взглядом, словно все происходящее впорядке вещей. Для них это обыденно. Я же в тихом ужасе, называется: волосы дыбом. Образно конечно, но что-то вроде этого.
