сверху укропную палку подобрал и губами ее причмокнул. Ешь нормально. Фигурка не испортится.
Капец…
Взял ложку покрепче, глянул на Гусыню, которая съела уже половину, и с лёгкой насмешкой наблюдала за мной.
С надеждой на то, что после дегустации не будет кровавого поноса, зачерпнул полную ложку окрошки. Прямо со дна. Полную густой жижи настолько, чтобы в нее вместились все ингредиенты от белого до зеленого и красного цвета.
Еще раз глянул на Николаевича, который с самодовольной ухмылочкой ждал, когда я хлебну месиво, им приготовленное.
Вдохнул, выдохнул и отправил всё содержимое ложки в рот. Сжал кулаки и начал несмело жевать, позволяя кремообразной консистенции коснуться всех вкусовых рецепторов языка.
– А теперь как? – спросил мужик.
Нажевывая, посмотрел на него и проглотил.
– Это… интересно, – сказал я честно.
Не восторг, конечно, но достаточно сносно. И, как ни странно, даже учитывая тот факт, что в эту хрень намешан весь огород, на вкус очень даже освежающе и при этом сытно.
– Интересно, – повторил я и зачерпнул ещё ложку. – Огурцы на тёрке, что ли, тёрты?
– Один потёр, чтобы кефир с минералкой были вкуснее.
– Прикольно, – хмыкнул я, зачерпывая очередную ложку.
– Да хватит тебе, – фыркнул мужик. – Интересно ему и прикольно… Просто скажи, что вкусно и, возможно, получишь добавки.
– Нормально, – ответил я снисходительно.
Достаточно ему того, что я ем это месиво и уже даже не морщусь.
– Спасибо, пап, – вскочила Гусыня. – Всё было вкусно.
– Вот! – указал на неё Николаевич. – Учись, студент.
Шум воды, пока Гусыня мыла за собой посуду, спас меня от того, чтобы что-то ему отвечать.
– Ладно, пап. Я пойду. Не скучай, – чмокнув его куда-то в район макушки, девчонка двинулась к выходу из кухни.
– Подожди-подожди! – остановил её мужик. – Не оставляй меня с ним наедине, – нарочито напугано выпучил он глаза. – Ему не нравится моя окрошка – страшный он человек.
– Пап. Ну, научи его готовить что-нибудь другое. Свекольник, например.
– Я не доверю ему секреты своих рецептов.
– Я, пожалуй, лучше на волейбол схожу, – хлебнул еще ложку окрошки и вышел из-за стола.
– Эй-эй! – окликнул меня Николаевич. – Это что за фокусы, Рамилька? Поел – помой за собой посуду.
– Но я не доел.
– Значит, доешь, помой за собой посуду и иди хоть на все четыре стороны.
– Фак! – чертыхнулся я, но дохлебал этот странный суп, пока Гусыня, насмешливо переглядываясь со своим батей, стояла у выхода из кухни и мяла в руках, то ли куртку, то ли мастерку, как из девяностых.
Опустил пустую тарелку в раковину. Включил горячую воду и стал ждать, когда наполнится тарелка. Вылил из нее мутную воду, наполнил еще раз и вылил, отставив посуду в сторону.
– Это ты здорово придумал, Рамилька. Ничего не скажешь, – саркастично подметил Николаевич.
– Я же помыл. Что ещё-то надо?! – терял я терпение.
– Так ты помой, а не просто помочи, – вклинилась Гусыня, на что получила мой не самый добрый взгляд. – Боже! – вздохнула она тяжело и подошла ко мне, встав рядом. – Давай, помогу. Возьми губку, намочи ее и капни на нее немного моющего средства. Вот оно, – кивнула в сторону белой пластиковой бутылки с нарисованной на ней стопкой сверкающих чистотой тарелок. – Вот так. А теперь помой тарелку со всех сторон…. Смой пену… Теперь то же самое с ложкой.
Подставил ложку под поток воды, и теплая струя от нее прилетела мне в прямо в лицо.
– Твою мать! – быстро выключил воду, чувствуя, как с лица стекала пенистая влага.
Гусыня успела отскочить и только смеялась в стороне.
– Ты хоть раз мыл посуду?
– Нет, – ответил я, стирая с лица капли воды, тыльной стороной ладони.
– Ну, это надо отметить, Рамилька, – веселился батя. – У тебя сегодня дебют на дебюте: и сенокос, и окрошка, и баня, и мытьё посуды… И это только половина дня прошла.
Половина одно дня?!
А по ощущениям, что я здесь уже неделю живу и офигеваю от всего происходящего ежесекундно.
– Всё. Помыл, – резюмировал я зачем-то, будто, блин, отпрашивался погулять у своего родного бати.
Что за фигня, вообще, происходит?!
– Ну, иди, раз ты всё, – одобрительно кивнул Николаевич и подмигнул Гусыне. – Детки помыты, покормлены, посуда чистая… Идите, гуляйте, детишки. И парней местных не порть. Слышал, Рамилька?
– Пап! Всё, мы ушли, – цокнула Гусыня, не дав мне и шанса на то, чтобы возмутиться, и фактически вытолкала меня из дома. – Идём уже. Одних нас, поди, ждут.
Глава 8. Рамиль
Волейбольная площадка – слишком громкие слова для того места, на котором собралась компания, чтобы поиграть в волейбол.
Два деревянных столба, рваная грязная сетка, а в качестве разметки просто узкие выкопанные траншеи. Место подачи – вытоптанная яма, что на одной половине площадки, что на другой.
– Ну, что, народ? – набивая мяч, спросил парень, который ещё утром был за рулём шишиги. Витя, кажется. – Разбиваемся на команды по парам?
– Да, – подхватил поц, рот которого не закрывался весь сенокос и, похоже, не закроется и этим вечером. – Я беру Ксюху в свою пару, а вы нам не мешаете.
– Дурак. Они не про это, – фыркнула девчонка, которая Ксюха. – Можно разбиться на команду мальчиков и команду девочек.
– Не. Так не пойдёт, – вклинился очкастый. – Это будет игрой в поддавки.
– И кто будет поддаваться? – спросила Гусыня. В голосе ее блеснула опасная интонация.
– Ну, мы, получается, – ответил, всё ещё набивающий мяч. – Иначе вы опять обижаться будете, что мы выиграли.
– То есть ты хочешь сказать, что у нас в принципе нет против вас шансов? Типа, мы, девочки, слабый пол и балласт для таких крутых типов, как вы?
– Вот не надо тут! – потряс в её сторону указательным пальцем Витя. – Никто так не сказал. Это я к тому, что вы же девочки – хрупкие создания, вас надо беречь и всё такое…
– Про
