Последние страницы моей жизни (СИ) - Шир Лина

— Как ты сюда попал? — строго спросила учительница, подойдя ко мне. — Кто тебя пустил?

Как же я испугался… поднял голову, смотря на Наталью Олеговну и набрал полную грудь воздуха, собираясь ответить, но не успел.

— Что вам нужно от моего сына? — мама подошла вовремя, отодвинула меня в сторонку, вложила в руки большой пирог, наверное с капустой или картошкой, еще горячий и взглянула на учительницу.

— Я думала, что он обманом пробрался сюда.

— Обманом? Да, как вы смеете так говорить?! Кто вам дал право так рассуждать?

— Вы единственные, кто не сдал деньги на зоопарк.

— Я не знала об этой поездке ничего! — мама говорила громко, обычно она так говорила с соседкой, которая постоянно ставила свой мусор под нашу дверь.

— Вы не пришли на собрание, поэтому и не знали о поездке.

— Для оповещения родителей о подобном, существуют дневники!

— В дневниках ставят оценки. И вообще, ваш сын знал о поездке, мог вам передать. Или вы не разговариваете со своим сыном?

— Вы сейчас пытаетесь оскорбить меня? Хотите сказать, что я плохая мать? То есть… после этого вы думаете, что останетесь работать в школе? Вы не умеете общаться с родителями, так чему вы можете научить детей?! — мама обернулась ко мне, я уже пару раз успел откусить пирог — с мясом.

— Вы сомневаетесь в моей компетентности?

— Я вообще сомневаюсь в том, что вы адекватный человек! Диплом, небось купили и теперь строите из себя щеголиху!

Я был доволен мамой. Она поставила эту дуру на место всего лишь парой фраз. Она сумела меня защитить, и я был благодарен ей за это… Я мечтал, что когда вырасту — обязательно стану маминым защитником. И это желание так же, как и остальные я обязательно записал в тетрадь желаний, но… потом вычеркнул.

Наталья Олеговна начала что-то кричать, а мама молча взяла меня за руку, и мы пошли к следующему вольеру. Одноклассники что-то говорили, но я их не слушал. Просто шел, будучи уверенным в том, что с мамой мне нечего бояться. Я знал, что она не даст меня в обиду.

Мы еще долго гуляли, рассматривали животных, а когда собирались домой, мама купила целый пакет пирогов с мясом. Я его прижимал к груди всю дорогу до дома, в надежде, что до бабушки я донесу их ещё теплыми. Этот день я запомнил на всю жизнь. Эти эмоции, которые я испытал в зоопарке не давали мне даже и подумать о чем-то другом.

Мы пришли домой. Я сразу же начал рассказывать бабушке о том, кого мы с мамой видели. Она смеялась, поглядывала на маму и радовалась тому, что я тоже был в зоопарке. А потом мы сидели и пили чай с холодными, но очень вкусными пирогами.

Снова реальность окутала меня. Я обвел палату глазами и не увидел присутствия Юли. Она уехала. Никогда не думал, что буду «отдыхать» в больнице. Меня, словно я был в санатории, пичкали таблетками, делали уколы, и я просто спал. Да кого тут успокаивать?! Не в санатории вовсе… не удивлюсь, если это не простая больница, а самый настоящий хоспис. За пару минут, проведенных в полной тишине и полумраке, мне в голову пришла прекрасная идея. Встал с постели. Чуть не упал. Не ожидал, что все тело словно парализовало от долгого лежания, а может быть из-за того, что меня пичкали разными препаратами. Я чувствовал, как по венам течет «колючая» кровь. Смесь слабости, боли и страха добивала меня, но я назло им всем собирался жить дальше. До конца! Пока не упаду.

Выйдя из палаты, пришлось прищуриться от яркого света. Пару минут после перед глазами прыгали зайчики, но совсем скоро перестали, и я смог вздохнуть с облегчением.

— Вам прописан постельный режим! — услышал я звонкий голос медсестры и обернулся.

— … — я понял, что голос меня покинул, хотел откашляться, но внезапно осознал, что грудная клетка вся заложена.

— Постельный режим. — Она провела меня в палату. — Спите, отдыхайте.

Отдохнешь тут, когда в голову лезут мысли о книге, а когда пытаюсь их перебить вспоминаю свое детство. Именно тот момент. Яркое воспоминание, от которого на глаза наворачивались слезы. Оказывается, я всегда был слабаком. Всегда прятался за мамкиной юбкой, а сам ничего не мог. Каким же я был дураком. Почему не мог понять этого раньше? Нужно все изменить, пока есть возможность. Вот только… Меня посетили мысли о том, что я могу отправить законченные книги в издательство. И плевать, возьмут их или нет, но я сделаю это. Вот только… они остались только на флешке, а она в мусорном ведре. Я прошёл по палате, хватаясь за голову и пытаясь вспомнить выбрасывал я мусор или нет? Ходил, ходил, а потом, набрав полную грудь (насколько это было возможно) воздуха и попытался откашляться. Больно, но это было необходимо. Я кашлял, пока не почувствовал дрожь в коленях. Попытался что-то сказать, вышло очень хрипло и со скрипом, но зато голос был.

Снова вышел из палаты, направляясь прямиком в ординаторскую, где должен был быть доктор. На часах было почти десять вечера. Я постучал в дверь и, постояв с полминуты, вошёл. Доктор сидел за столом и что-то записывал. Увидев меня, поправил очки и поднялся. Я заметил, что он примерно мой ровесник. Доктор. Он доктор в тридцать пять, а я в том же возрасте — НИКТО. Доктор долго хмурил взгляд, после чего наконец-то заговорил.

— Нарушаете постельный режим? Плохо. — Выдал он, потом затяжно зевнул, прикрыв рот рукой и пожал плечами. — Извините. Доктора — тоже люди.

— Я… тут не за этим… — проскрипел я и покачал головой. — Скажите, вы можете связаться с… девушкой, которая была сегодня у меня?

— Конечно, она оставила свои данные.

— Можно мне ее номер? Она привезла не все вещи…

Доктор внимательно осмотрел меня, будто бы пытался вспомнить что-то, затем нахмурил брови и взял в руки ежедневник.

— Марин? — уточнил он, сам не знаю почему. — Тот самый?

— Не понимаю…

Он снял очки и выпрямил плечи, усмехнувшись. Я смотрел в его сощуренные глаза и никак не мог вспомнить, где же я мог его видеть?

— Иван Васильевич Петриков. — Представился мужчина, и я почувствовал, как к горлу подступила неприятная тошнота.

Та самая, которая возникает при страхе. Нет, я не боялся его теперь. Мне было противно находиться рядом с ним. Наверное, мое лицо заметно исказилось, потому как Ванька надел очки и глубоко вздохнул. Вот почему меня преследуют эти странные воспоминания о зоопарке, училке и том дне, когда меня обидели. Я почувствовал ту же обиду, которую чувствовал тогда.

— Эй, ты! Долго твоя мамашка на трассе стояла, чтобы заработать на поход в зоопарк? — крикнул Ванька Петриков, когда я пришёл в школу, после выходных.

Я молчал. Мама говорила, что молчание — лучший ответ на грубость. Вот только в тот момент стоило бы ответить, но я не знал. Нужно было защитить маму, а я не смог. Молча прошел к своей парте, поставил свой портфель и начал искать свой учебник.

— С тобой разговаривают! — Элька подбежала сзади и толкнула меня в спину.

— Отстань. — Буркнул я себе под нос, но они и не собирались меня слушать.

— Думаешь, что теперь ты с нами? Ты — лох! И твоя мамаша такая же, и бабка, а папаша вообще зек!

— Заткнись! — крикнул я и, схватив стул, кинул его в Ваньку. — Никто не смеет трогать мою семью! Даже ты, Петриков, понял?! Посмотри на свою мать! Грымза! Гадюка! А еще у нее изо рта воняет так, что лучше дохлую кошку облизать, чем выслушать её!

Я был зол, но только до того момента, пока не обернулся и не увидел разъяренные глаза Натальи Олеговны.

— Мы были детьми. — Сказал Петриков и взглянул на меня поверх очков.

— Слишком жестокими, но сейчас… сейчас мы не будем об этом говорить.

— Как Ирина Валерьевна?

— Умерла. — Сжав зубы, произнес я.

— А отец?

— И отец.

— Моя мама — тоже… в прошлом году. От рака… и я знаю, как это тяжело. — Петриков говорил тихо, после чего похлопал меня по плечу. — Держись и… глупо прозвучит, но извини за детство. Мать постоянно говорила, что ты молодец, учишься хорошо, помогаешь дома, а я… кроме как сидеть у телека — ничего не умею. Это была всего лишь детская обида.