— Ты тоже говорила по-китайски, когда была маленькой, — заметила я. — С твоей тетей Чэнь вы говорили только по-китайски. — Я показала на Волшебную Горлянку, которая восторженно закивала.
— Я говорила по-китайски? Забавно.
Я подвела Волшебную Горлянку к Флоре и сказала:
— Это миссис Чэнь. Она моя лучшая подруга, которая много лет заботилась обо мне. Она мне как сестра.
Волшебная Горлянка кивнула и сказала хорошо отрепетированную фразу на английском:
— Можешь звать меня тетя Хэппи-Хэппи.
Мать тихо подошла ко мне и быстро обняла:
— Я же говорила, что она похожа на тебя. Позже увидишь, что она похожа на тебя не только внешне.
Верный терпеливо ждал, пока его представят. Флора подошла к нему и пожала ему руку:
— А вы, должно быть, дядя Верный.
Он расплылся в улыбке:
— Да, да, верно. А ты моя… я забыл слово… у меня такой плохой английский… моя дочь?
Флора улыбнулась:
— Должно быть, так.
Все мы — бабушка, мать и дочь — сели на заднее сиденье автомобиля. Я знала, что мама специально усадила меня посередине, чтобы Флора оказалась со мной рядом. Сама она села слева от меня. Я не решалась смотреть на Флору, поэтому уставилась на дорогу, попросив водителя выбрать маршрут, чтобы миновать японские посты на границе Международного сеттльмента, — мне не хотелось пугать Флору. В машине повисла тишина. Внутри тяжелым клубком свернулось горе. Мне казалось, что я сейчас расплачусь. Все должно было быть совсем иначе. Казалось, что все идет неправильно. Столько лет ожидания — и я не могла выразить ни накопленную боль, ни радость от встречи. Флора меня не знала. Для нее я была незнакомкой, которая выглядела как иностранка, но говорила по-китайски. Девочка, которая когда-то прижималась ко мне, сейчас была равнодушна к сидящей рядом матери. Минерва убила в ней способность чувствовать. К горлу подступил комок. Мать уже предупредила меня, что поначалу Флора может показаться холодной. «Со временем она растает», — писала она.
@
После месяца знакомства я могу сказать, что она потеплела. Но она ни разу не назвала меня бабушкой. Для нее я «миссис Даннер». Не принимай близко к сердцу, Вайолет, если ты обнаружишь, что она не та милая девочка, которая все эти годы жила в твоей памяти. Помни, как странно мы себя чувствовали во время нашей первой встречи после долгой разлуки.
@
Я уже собиралась спросить у Флоры, хочет ли она посмотреть местные достопримечательности, когда увидела у нее на шее золотой медальон в форме сердца. Она его сохранила. Минерва не отняла его. Открывала ли она медальон? Видела ли, что внутри?
— Ты носишь медальон, который я тебе дала, — сказала я. — Ты помнишь, что он был у тебя с детства?
Она провела по нему пальцами.
— Я помню, что играла с ним в комнате с желтыми стенами. А еще я помню, как женщина пыталась забрать его у меня. Думаю, это была моя мать. То есть Минерва. Я даже не могу больше называть эту женщину своей матерью. В любом случае Минерва пыталась отобрать его у меня, а я ее укусила. Она закричала, и от этого мне еще больше захотелось ее укусить. Я ношу его, не снимая. Но я не знала, что это ты дала мне его. Минерва заявляла, что это подарок от ее родственников. Все, что было с ней связано, — одна большая ложь.
— Ты его открывала? — спросила я.
— Я даже не пыталась, пока не прочитала отцовские письма. А потом у меня возникло подозрение, что внутри медальона может быть что-то спрятано. Мне пришлось потрудиться, чтобы его открыть, но в итоге у меня получилось. Я увидела фотографии — твою и отца, совместное фото. Если бы ты не запечатала чертов медальон, я бы узнала правду гораздо раньше.
— Мне не хотелось, чтобы фотографии случайно выпали. Маленькой ты постоянно его кусала. Видишь тут следы от зубов?
— Так вот откуда эти вмятины! — она положила ладонь на медальон. — Он всегда был для меня особенным, даже когда я не знала, откуда он у меня. Словно маленькое волшебное сердце, которое я могла потрогать — и оно делало меня сильной, или невидимой, или способной читать чужие мысли. Когда я была ребенком, я даже в это верила. Но я не была сумасшедшей — просто мне нужно было во что-то верить.
Я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Чтобы это скрыть, я отвернулась от Флоры.
— Ты потеряла платок, который я тебе дала? — сказала она.
Я кивнула. Флора положила ладонь мне на руку:
— Все в порядке. Можешь плакать, если хочешь.
И я всю дорогу всхлипывала, сидя между матерью и дочерью.
По дороге к дому Верный обратил ее внимание на несколько достопримечательностей. Когда он говорил, чтобы мы посмотрели направо, я пользовалась возможностью изучить лицо Флоры. Она то и дело поглядывала на меня и чуть улыбалась.
— Не могу привыкнуть к тому, что ты говоришь по-китайски, — сказала она. — И что я так на тебя похожа.
— Вообще-то, ты больше похожа на отца, — заметила я. Она удивленно уставилась на меня. — Форма глаз, цвет радужек, твои брови, нос, уши…
Флора выглянула из-за меня и посмотрела на мать:
— Она что, плохо видит?
Мать ответила:
— Я же тебе говорила, Флора: ты очень похожа на мать.
@
В первые два дня я не упоминала о прошлом. Мы вчетвером устроили Флоре экскурсию по Шанхаю — по всем местам, которые могли посмотреть внутри Международного сеттльмента. Ей понравилась архитектура, особенно изогнутые края крыш.
— Что-то в них напоминает голову и лицо, устремленные в небо.
Вместе с Волшебной Горлянкой она учила простые китайские слова: «дерево», «цветок», «дом», «мужчина», «женщина». Через час после урока она смогла их вспомнить.
На третий день за завтраком она сказала:
— Я готова услышать о том, что было у вас с моим отцом. Просто расскажи мне, не пытайся приукрасить и все в таком духе. Не выкидывай из истории хорошие воспоминания.
— Я познакомилась с твоим отцом, — начала я, — потому что дядя Верный представил меня ему как человека, с которым твой отец мог бы разговаривать по-английски. А еще он решил, что я обычная проститутка из дешевого борделя. Мы не сразу с ним поладили.
Ей очень понравилась история о недопонимании и о роли во всем этом дяди Верного. Когда я описывала Эдварда, она жадно слушала, застыв на месте. Я поняла, что мне трудно выразить словами, что значил для меня Эдвард и кем он был для нее. Я сказала, какой у него был прекрасный голос, и спела ей утреннюю песню, которую он сочинил. Я рассказала, что он был серьезным, иногда грустным, нежным и забавным. Потом поведала о его горе, когда из-за его неудачной шутки погиб мальчик по имени Том, который упал с обрыва. Ей было интересно узнать, что об этом подумали ее бабушка и дедушка. Когда я ответила, что они сказали ему: «Ты ни в чем не виноват», она фыркнула и заметила: «Я так и знала». Чем больше подробностей я вспоминала, тем все отчетливее вставал перед моим мысленным взором образ Эдварда, он уже не казался неподвижным, как на фотографии, а был полон жизни.
Я подошла к столу, где лежал дневник Эдварда, и вложила его в руки Флоре. Она пробежала пальцами по мягкой коричневой обложке и открыла его и громко прочитала название, которое сам Эдвард считал грандиозным.
@
К самым дальним рубежам Дальнего Востока
Б. Эдвард Айвори Третий — счастливый путешественник в Китае
@
Я нашла отрывок, где Эдвард описывал тот день, когда мы поехали за город и он учил меня водить машину. И пока она читала его про себя, я будто снова оказалась с ним рядом. Он просил меня ехать быстрее, чтобы почувствовать скорость жизни, и мы мчались, убегая от смерти, расползавшейся по стране. Тогда он был полон радости от того, что был с женщиной, которую любил. Я повернулась к нему, и он понял, что я тоже его любила.
— Эту любовь мы делили с ним и передали тебе. Он возродил меня, снова сделал чистой и невинной. Я больше не была куртизанкой, которой меня заставили стать. Меня любили, и я всегда буду об этом помнить. Когда миссис Лэмп обозвала меня проституткой, она не смогла отнять у меня его любовь. Вместо этого они отняли у меня ребенка. Они отняли тебя и заставили тебя забыть, кто я такая.
