XXI
– Уж не знаю, Ферни, – сказала Валери по дороге к имению «Валенсия», – зачем сегодня мы понадобились Джез, но я не нашла, как отговориться. Она так настойчиво убеждала меня, что дело серьезное. Джимми сказал, что ей, несомненно, придется согласиться на продажу земли, правда, он признал, что если уж ей очень захочется повредничать, она сможет потянуть это дело.
– Да, ты, кажется, права, – проворчала Фернанда, – но почему ты не предложила ей приехать к нам в отель и согласилась, чтобы мы сами тащились туда? Мы с Джорджиной запланировали на сегодня кое-какие покупки в Беверли-Хиллз.
– Вы с ней когда-нибудь занимаетесь чем-то кроме покупок?
– А что здесь еще делать? – буркнула Фернанда. Благодарение господу, что существуют магазины. Когда две женщины отправляются туда, кому придет в голову, что у них в отеле зарезервирован номер, где они могут наслаждаться друг другом весь день? До этого еще никто не додумался, пусть даже они порой возвращаются без покупок. Сейчас, когда она стала так богата, никто не удивится, если она целыми неделями будет мотаться по магазинам, не находя ничего стоящего. Это забавно – ей теперь так трудно угодить, что она так ни на чем не может остановиться.
Когда они вернутся в Нью-Йорк и у Джимми в кармане будет разрешение на продажу земли, они с Джорджиной смогут быть вместе столько, сколько захотят. Они купят маленькую квартирку где-нибудь на полпути между их домами в современном безликом здании, где не будет лифтера и где они будут полностью свободны, не отвлекаясь на прислугу, мужей и телефонные звонки.
При мысли о том, насколько они с Джорджиной подходят друг другу, Фернанда задрожала всем телом.
– Тебя не знобит? – спросила Валери.
– Нет, это, наверное, пыльца, она просто висит в воздухе.
– Гм-м.
Валери никак не отреагировала, да она и не слышала, что ответила ей сестра. Она чувствовала такое облегчение, будто избавилась от вечно мучившей и раздражавшей ее болезни.
Это вынужденное пребывание в Калифорнии, хотя и было довольно скучным, напоминало ей изношенный шнур, который в конце концов лопается в самом слабом месте. Сейчас, со стороны, нью-йоркская жизнь казалась похожей на катание на огромной карусели, безвкусно раскрашенной карусели с яркими, неправдоподобно большими лошадьми, увешанными многими метрами сверкающей мишуры и щеголяющими своими султанами с переливающимися разноцветными блестками. Карусель вращалась так быстро, что зрители казались какими-то смутными пятнами; вся ее жизнь ограничивалась другими ездоками, приподнимающимися и опускающимися вместе с лошадками, смеющимися и в каком-то диком веселье машущими друг другу руками.
И вдруг эта карусель остановилась, и она сошла. Валери была поражена чувством облегчения, которое испытала. Хотя она продолжала слышать визг наездников, перекрикивающих дешевую, пьянящую балаганную музыку, но с каждым днем карусель отдалялась от нее все дальше и дальше, с каждым днем звуки музыки становились глуше.
Наконец она поняла, что стоит ей шевельнуть одним только пальцем, и карусель опять остановится и примет ее к себе. Она может взобраться на свою лошадку когда пожелает. Но хочет ли она этого? И стоит ли вообще это делать? Теперь, когда она стала очень, очень богатой, она может купить все, что пожелает, она может наплевать на всех и вся, не задумываясь ни на минуту, что скажут о ней другие, тем более что все слишком ей завидуют, чтобы осуждать. Может быть, это и есть высшая роскошь?
– Мама сегодня звонила? – спросила Фернанда.
– Да, но только чтобы убедиться, что у нас все в порядке. Она собиралась с агентом по недвижимости ехать смотреть какой-то дом и не рассчитывает вернуться рано. Слава богу, что она гостит у Уайтов в Сан-Клементе. Если бы она была здесь, я бы ее, наверное, удушила.
– Да уж, можно подумать, мы все еще малые дети, – так она уговаривает нас повременить с продажей ранчо, пока не назначен постоянный управляющий, – поддакнула Фернанда. – Неужели она не видит, что это не входит в наши планы? Это напоминает мне, как она пилила меня в детстве за плохую осанку. Она вечно появлялась в самый неожиданный момент и, застав меня согнувшейся над книгой, заводила свою шарманку: «Осанка, Фернанда, осанка».
– Она тебе ничего не говорила об отце? – спросила Валери.
– Ни слова! Можно было бы ожидать, что после убийства отца и поимки преступников она хоть что-то об этом скажет, хотя она его терпеть не могла.
– Да, она все еще злится. Она всегда будет на него злиться, – сказала Валери задумчиво. – Это говорит о том, как сильно она его ненавидела. Я как-то подумала, если бы они сохранили дружеские отношения после развода – что бы из этого вышло? Для нас, я имею в виду.
– Он нас любил, – медленно произнесла Фернанда. – По-своему, конечно. У меня всегда было такое чувство, что он должен был нас любить, пусть в своей властной, высокомерной, придирчивой манере. Как может мужчина не любить собственных детей? Но если бы мы это знали, то чувствовали бы себя теплее рядом с ним, не такими... замороженными, что ли. Мы бы постарались быть ближе с ним, не предавая в то же время и маму.
– Даже когда я обижалась на него, я не переставала чувствовать, что он... сила. Его присутствие всегда чувствовалось. Казалось, он никогда не умрет! Но мама вечно изображала его таким злым, таким неприступным...
– Да, с ее стороны это было несправедливо. – В голосе Фернанды звучало удивление.
– Только не вздумай ей это передать, – заметила Валери сухо.
– Какой смысл? Уже ничего не изменишь, зачем же нарываться на неприятности?
– Вот именно, – согласилась Валери, подумав, что впервые со дня гибели отца они с Фернандой завели о нем разговор. Сначала был шок, затем суета с похоронами, которые быстро сменились сообщением о завещании и приездом Розмонтов и сэра Джона, так что у них не было возможности остаться вдвоем и обсудить семейные дела, не было времени толком погоревать. А как можно не горевать о смерти родного отца? Было отрадно снова обменяться мнениями с Ферни. Они всегда понимали друг друга с полуслова, и ей очень недоставало этого в последнее время. Ферни временами бывает рассеянной, но уж глупой ее никак не назовешь.
Валери повернула на дорожку, ведущую к гасиенде «Валенсия», и медленно покатила под гостеприимной сенью великолепных могучих деревьев. Подрулив к самому входу в дом, она увидела, как им навстречу выбежала Джез. Таким образом, неловкость, было охватившая их при приближении к родному дому, хозяйкой которого была теперь Джез, оказалась сглажена. Она предложила им выпить и перекусить.
– Нет, спасибо, мы только что ели, – сказала Валери. – О чем ты хотела с нами поговорить? – Она произнесла это нарочито отрывисто.
