— Если он не понимает, то понимаю я, — сказал Броди, входя на кухню с кофейной чашкой в руках. — Мне эта идея нравится.
Он обращался только к ней, словно они были на кухне одни. А его глаза с такой пронизывающей силой впились в ее лицо, что она готова была поверить, что они и впрямь одни в целом свете.
Только она и Броди. Миранде пришлось взять себя в руки, чтобы не дрогнуть перед мужем, который с утра выглядел дьявольски привлекательным. Она нервно потерла гусиную кожу на руках. Мешковатая рубаха неуклюже оттопыривалась у нее на талии и бедрах.
Броди в молчаливом приветствии склонил голову. Солнечные лучи подчеркнули густое золото волос, заиграли на белоснежной рубашке. На загорелом до бронзового оттенка лице его губы казались чуть светлее, а зубы, когда он улыбнулся Миранде, ослепили ее бриллиантовой вспышкой.
— Я придумал, миссис Сайкс.
Миранда не знала, радоваться ей или злиться на то, что Хрустик отвлек ее внимание от Броди.
— Что придумали, Хрустик? — Она как можно более небрежным жестом откинула волосы.
— Почему бы мне не готовить для всех, но накрывать вам в гостиной, а? — Он упрямо выдвинул вперед подбородок.
Миранда бросила на Броди быстрый взгляд с мольбой о помощи.
Броди, хмыкнув, тут же вмешался:
— Да потому, старый упрямец, что я пробовал ее еду и пробовал твою. И я тебе заявляю, что готовить для детей будет она.
Старик выпятил нижнюю губу и захлопал глазами — грустными, как у одинокого щенка под дождем.
— Вам не нравится моя стряпня.
— Нет, дело вовсе не в… — протягивая к повару руку, быстро возразила Миранда.
— В этом, в этом, и ему самому это прекрасно известно, — не дал ей договорить Броди. Он со стуком поставил чашку на край бара, шагнул к Миранде и наклонился, опустив одну ладонь ей на плечо. — Прежде чем поддаваться на этот его щенячий взгляд, лучше спроси, почему мы зовем его Хрустиком.
Миранда напряглась под рукой мужа. Ей пришлось призвать всю свою волю, чтобы не поддаться манящей силе его тепла, почти электрическому ощущению его близости — и обратить взгляд на топтавшегося у раковины Хрустика.
— Да подумаешь, это просто дурацкое прозвище, вот и все. Оно ничего не значит, миссис Сайкс.
— Не верь ему, — предупредил Броди, приблизив губы к ее уху, так что от его дыхания трепетали пряди у нее на щеке. — Он получил это прозвище потому, что за все время работы здесь еще ни разу ничего не приготовил, чтобы не спалить до неузнаваемости.
Старик грозно нахмурился в сторону своего молодого друга, но даже Миранда легко увидела теплоту и юмор в его прищуренном взгляде.
— Но всякий раз, когда ему кто-нибудь выговаривал, — продолжал Броди, — он впадал в ярость и кричал: «В чем дело, чем вы недовольны? Это не сгорело, просто немножко…
— …хрустит», — со смехом догадалась Миранда.
Хрустик изобразил замысловатый поклон.
— Всегда к вашим услугам, мэм.
Броди фыркнул, качая головой.
— Услуги услугами, но чеки подписываю я, и поэтому тебе придется подчиниться.
Хрустик открыл было рот, но Броди не дал ему возможности возразить.
— Да, и, кстати, об услугах. У меня есть для тебя работа, старый пройдоха.
— И какая же?
— Я сегодня займусь бумагами, так что, будь добр, отнеси ко мне в кабинет кофеварку, чтобы мне не приходилось постоянно бегать за кофе.
Седовласый повар недовольно скривился.
— Раньше ты мне такого не поручал.
Броди расправил внушительных размеров плечи.
— Ну, так теперь поручаю.
Миранде на миг показалось, что старик выпустит обойму ругательств — и откажется наотрез. Но внезапная догадка развеяла туман в его глазах. Он тихонько фыркнул и повернулся за кофеваркой, бормоча при этом себе под нос:
— Вот еще чего удумал. И не нужно меня вовсе тыкать носом. Я сам знаю, что лишний. Щас меня как корова языком слизнет.
Миранда раздумывала, как бы это последовать его примеру и тоже ускользнуть из кухни. Ей казалось, что после вчерашнего прощания, когда они едва не поцеловались с Броди, она была готова к встрече с ним. Но сейчас, когда его пальцы обжигали ей плечо, поняла, что это был не более чем самообман. И недосыпание нисколько не помогало. Ей просто-напросто не хватит сил противостоять ему.
Хрустик засеменил из кухни, и она тоже наклонилась с намерением подняться и уйти. Вскинув глаза на Броди, Миранда улыбнулась.
— Удивительный старик, верно?
— Шило в заднице — вот он кто. — Броди весело хмыкнул и стиснул ей плечо. — А вот ты и вправду удивительная. Заботишься о здоровье детей, несмотря на то что я втянул тебя во все это против твоей воли.
Ей показалось, что она растает прямо тут, на месте. Желание сбежать из кухни бесследно испарилось. Она облизала вдруг пересохшие губы и шепнула:
— Спасибо, что поддержал меня насчет еды.
— Нет, это тебе спасибо — от всего сердца! — Он театральным жестом приложил ладонь к мощной груди.
Миранда не сдержала смеха и расцвела искренней, счастливой улыбкой. Она уже год так не улыбалась.
— А вот это зрелище еще больше согревает мне сердце.
Она опустила глаза из страха, что ее взгляд выдаст больше, чем Броди нужно знать.
— Пожалуйста, Броди, не начинай.
Она молнией выскользнула из-под его руки и остановилась у раковины, с притворным интересом разглядывая брошенную Хрустиком сковородку. Миранда спиной ощущала его приближение, пока наконец жар его тела не проник под ее одежду, словно лаская обнаженную кожу.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — не нужно. Не начинай снова.
Он прижался к ней всем телом, и от его глубокого низкого шепота мурашки побежали по ее спине.
— Почему?
Она вцепилась в тяжелую грубую ручку сковороды и подалась вперед, нависнув над раковиной.
— То, к чему ты клонишь, невозможно. Будет еще хуже.
Он обнял ее за плечи и осторожно повернул к себе.
Сковородка со скрежетом прошлась по краю раковины.
— «То»? — спросил он и, кончиком пальца приподняв ее подбородок, приблизил свои губы к ее губам. — Или это?
Его рот приник к ней со всей страстью и жаждой мужчины, целый год не целовавшего жену. Но он был нежен, боясь напугать ее, боясь ее отказа. Несколько пугающе долгих мгновений он даже не был уверен в том, что она отзовется.
Но Миранда глубоко вздохнула и с гулким стуком уронила сковородку на пол. А потом прижала ладони к спине Броди и, возвращая поцелуй, окунулась в забытое наслаждение.
Он раздвинул языком ее зубы, впитывая в себя ее вкус после такой долгой разлуки. И, застонав от удовольствия, притянул жену к себе с силой, в которой выплеснулись горечь и боль прошлого одиночества.
