Нора Робертс - Вернуть любовь

Музыкант быстро перебирал струны своей гитары. Он смотрел на руки Рейвен, лежащие на коленях, — золотисто-коричневые от загара и такие хрупкие. Сквозь кожу просвечивали голубые жилки. Ногти не длинные, хорошей формы, покрытые светлым лаком. На пальцах никаких колец. Руки лежали неподвижно, значит, она сейчас уже не нервничает, как тогда на приеме. Теперь она была спокойна.

— Надеюсь, эта поездка пройдет хорошо, — продолжила разговор Рейвен. — «Стеклянный дом» отлично разогревает публику. И наша группа стала еще более слаженной, хотя мы потеряли Келли. Новый бас-гитарист хорош, как считаешь?

— Да, он отлично знает свое дело, — заметил Марк.

Рейвен рассмеялась и дернула его за бороду.

— Дай мне попробовать.

Марк с готовностью скинул ремень гитары через плечо и передал ее Рейвен. Она играла лучше среднего, хотя музыканты группы частенько по-доброму смеялись над ее игрой. В ответ она периодически пугала их планами присоединиться к группе в качестве гитариста.

Рейвен до сих пор любила творить музыку при помощи шести струн. Это ее успокаивало. Было что-то глубоко личное в том, чтобы прижать инструмент потеснее, почувствовать вибрации, отдающиеся в тело. После второго ошибочного аккорда подряд Рейвен вздохнула и наморщила нос в ответ на усмешку Марка.

— Давно не практиковалась, — пожаловалась певица, возвращая инструмент.

— Может гитара расстроена? — Марк пробежался по струнам. — Вроде все нормально.

— Мог бы и соврать для моего успокоения. Хорошо что ты музыкант, в политике ты бы не преуспел.

— Слишком много поездок, — сказал Марк.

Пальцы снова ловко перебирали струны. Ему нравилось, как она смеется, как гулко разносится смех по пустому театру.

— Да, ты прав, можно свихнуться, переезжая из города в город день за днем. А музыка тоже стала бизнесом.

— Еще каким! Огромным, как денежный сундук.

— У тебя дар делать сравнения, — сказала Рейвен, глядя на его пальцы, перебиравшие струны. — Я люблю смотреть, как ты играешь, совершенно без усилий. Когда Брэнд учил меня… — Слова повисли в воздухе, словно она вдруг спохватилась. Но, сделав над собой усилие, Рейвен продолжала: — Я… мне было трудно, потому что он левша и, естественно, его гитара приспособлена под левую руку. Мне пришлось переучиваться. — Она улыбнулась, вспомнив о прошлом.

С отсутствующим видом Рейвен встала и погрузилась в молчание. А Марк продолжал играть. Между ними возникло чувство душевной близости здесь, в пустом театре, где они были одни. Но его музыка оказалась не единственным звуком в тишине зала. Рейвен снова начала напевать… Она воспрянула духом, слушая интерлюдию, которую играл Марк. Она не думала, что сможет почувствовать прилив творческого вдохновения. Это было совсем иное ощущение по сравнению с тем, которое она испытывала, когда пела перед зрителями на освещенной сцене. Она ощутила рядом с собой крепкую дружескую руку, и душевный покой снизошел на нее. Рейвен улыбнулась Марку, когда кончила петь, и сказала:

— Я рада, что ты пришел.

Он смотрел на нее, и впервые его гитара молчала.

— Сколько времени прошло, как я появился у тебя, Рейвен?

Ее мысли вернулись ко времени, когда он появился в ее труппе.

— Четыре с половиной года.

— Этим летом будет пять, в августе, — поправил он ее. — Ты участвовала в прослушивании во втором туре, одетая в мешковатые белые брюки и рубашку, полосатую, как радуга. И босиком… В глазах полная растерянность. За месяц до этого Карстерс уехал в Англии.

Рейвен пристально посмотрела на него. Никогда она не слышала от него таких длинных речей.

— Тебе не кажется странным, что ты помнишь, как я была одета?

— Я запомнил это потому, что влюбился в тебя в тот же миг.

— Ох, Марк… — Она хотела что-нибудь сказать ему, но не нашла ничего подходящего.

— Один или два раза я подходил с предложением жить вместе.

Рейвен отступила и, резко выдохнув, сказала:

— Почему же ты этого не сделал?

— Потому что тебе трудно было бы сказать «нет», а мне еще труднее это услышать. — Он забросил гитару за плечо, наклонился и поцеловал ее.

— Я не знала, — пробормотала она, прижав обе его руки к своим щекам. — Но должна была догадаться. Извини…

— Мне все понятно. Ты никогда не выбрасывала его из головы, Рейвен. Это проклятье, состязаться с памятью. Сейчас мои чувства безопасны. Я знаю, ты никогда не примешь моего предложения, поэтому я избегаю делать его тебе. — Он передернул плечами. — Меня всегда потрясало, что ты женщина, которая может дать мужчине все и не попросить от него ничего взамен.

— Я?

— Тебе необходим человек, который может стать опорой. Я не гожусь для этого. Я не смог бы отказать тебе в чем-либо или прикрикнуть на тебя. Я способен только на безумную любовь. В конце концов, мы причиняли бы друг другу боль.

Рейвен изучающе глядела на него.

— Но почему все это ты говоришь мне сейчас?

— Потому что, когда я услышал твое пение, я понял, что буду любить тебя всегда. — Он погладил ее по волосам. — Моя мечта — согреть тебя в холодные ночи и дать тебе почувствовать себя снова юной, когда ты состаришься. И я надеюсь, что когда-нибудь, не скоро, смогу ощутить себя любимым. Или это напрасные надежды?

Рейвен не знала, что делать: смеяться или плакать.

— Я заставила тебя страдать?

— Нет. — Он сказал это так непосредственно и просто, что Рейвен поняла: он говорит правду. — Ты вызвала у меня хорошие чувства. А я поставил тебя в неудобное положение своим признанием.

— Нет, — улыбнулась она, — мои чувства к тебе тоже очень хорошие.

Он усмехнулся, протянул ей руку и сказал:

— Пойдем, выпьем по чашечке кофе.

Второй раз за этот день в театральной гримерной Брэндон менял концертный костюм на джинсы. Он берег себя и не стал растрачивать всю энергию на последнем концерте, чтобы можно было еще поездить верхом. Он уже собрался выйти на улицу, но передумал, решив отложить прогулку.

Карстерс знал, что за дверью гримерной его всегда поджидает несколько красоток из числа постоянных поклонниц. Он мог выбрать любую из них, но не захотел. У него вдруг возникло желание выпить, поиграть в карты и вообще развлечься, использовать это как допинг, горячащий кровь.

Брэндон потянулся за рубашкой и глянул в зеркало на свой торс. Хотя он казался худощавым, мускулы на руках и плечах были сильными. Они часто выручали его в уличных драках, когда он, еще будучи мальчишкой, возвращался с уроков музыки. Музыка рано стала для него самым главным в жизни. Ему вскоре уже было недостаточно того, чему его учили.