Поцеловать Джоуна — вот настоящая поблажка себе. Без всякой цели. Без каких-либо оправданий.
Она слегка наклонила голову и произнесла чуть слышно:
— Это, должно быть, было бы очень приятно для нас обоих.
— Приятно?
Джоун поднял руку и мимолетным движением прикоснулся к ее губам.
— Да, я думаю, что ты права. Но, принимая во внимание возможность того, что ты могла ошибиться, я бы хотел удостовериться в этом сам. — Его взгляд скользнул по ее губам. — Хорошо?
Он спрашивал разрешения, и она чисто интуитивно понимала, что Джоун очень редко это делает. Это был ее единственный шанс сказать «нет».
— Хорошо, — ответила она без малейших колебаний.
Его губы прикоснулись к ее губам, и она почувствовала тепло и нежность. Все было именно так, как она ожидала. Это было очень приятно. Боже, это было более чем просто приятно.
Либо Джоун имел большой опыт по части поцелуев, либо это она отвечала ему так страстно, но, когда его губы обхватили ее губы и его рот прижался к ее рту, она обнаружила, что теперь они не в силах оторваться друг от друга. Легкий стон вырвался у нее и растворился в тишине дома.
Взяв ее руками за плечи, Джоун притянул Жюли к себе, и язык его глубоко проник в ее рот. Ее охватил сладкий жар, порабощающий, очаровывающий, опустошающий и наполняющий одновременно живительной силой. Она встретила язык своим и затеяла с ним любовную игру. Жар превратился в огонь, томительно медленно растекающийся по всему ее телу.
Жюли почувствовала, как он дрожит — это дрожала она сама? Властным движением Джоун вдруг привлек ее к себе совсем вплотную. Ее грудь касалась его пылающей кожи, отвердевшие соски рвались через мягкую ткань рубашки, умоляя об облегчении. Жюли провела руками по его мускулистой груди, ее пальцы ощущали вьющиеся темные волосы, которые так будоражили ее воображение. Прикосновение будило такие эротические фантазии, что руки Жюли не хотели покидать ее. Она подозревала, что и все его тело было таким же соблазнительным. Эта мысль так шокировала ее, что глаза тут же открылись.
— Ты не ошибалась, — сказал он хриплым шепотом. — Целовать тебя было очень приятно…
— И мне… — прошептала она едва слышно. В этот момент она не могла придумать никакого лучшего ответа, а он не оставлял ей времени на размышления.
Его рот опять опустился на ее губы, на этот раз более жестко, язык его с силой проник в ее рот. Рука Джоуна легла на ее грудь и принялась ласкать так искусно, что Жюли испытала небывалое удовольствие.
Она почувствовала, как его пальцы расстегивают одну за другой пуговицы на ее рубашке. Жюли удивлялась сама себе. Она удивлялась тому, какой возбужденной и страстной стала после нескольких поцелуев. Для нее это было откровением.
Расстегнув очередную пуговицу, его руки прикоснулись к обнаженной коже ее груди, и это прикосновение вызвало новую сжигающую ее тело волну страсти. Еще секунда, еще одна пуговица будет расстегнута, и она окончательно пропадет. Хорошо, что хоть это она понимала в охватившей ее любовной лихорадке.
Она прервала поцелуй и резко отстранилась от него.
С тихим стоном Джоун провел руками по лицу и, откинувшись на спинку дивана, смотрел, как она идет, на ходу застегивая рубашку, к окнам. Она была прекрасна. Стройная, изящная, длинноногая. Ее возбужденные соски просвечивали сквозь тонкую ткань рубашки, выдавая ее желание. Свои эмоции Джоун контролировал из последних сил.
Она остановилась возле окна. Джоун чувствовал запах цветов, растущих там, внизу, на лужайке. Еще ему казалось, что он различает женственный, тонкий запах Жюли, загадочный аромат, который манил его.
Джоун не ожидал ничего особенного от этого поцелуя, хотя Жюли сильно волновала его. Но все оказалось совсем иначе. Он не мог вспомнить, когда еще так страстно желал женщину. И, что самое удивительное, чувства его шли далеко за пределы просто страсти, хотя сейчас Джоун был дико возбужден и хотел ее.
Он снова потер лицо руками, словно стараясь навести порядок в своих мыслях, проанализировать, что он чувствует. С первого момента, когда он увидел Жюли, что-то в ней задело какие-то струны его души, напомнило о чем-то. Но о чем? Какое-то воспоминание ускользало из его памяти, и это очень беспокоило Джоуна.
Джоун знал, что это такое — вести жизнь, полную лжи и секретов, жизнь, где доверие было совершенно абстрактным понятием и осмотрительность была основой всего. Он знал, по своему опыту, что осторожность — его лучший и единственный друг, ведь именно осмотрительность столько раз спасала его.
Было ли возможно, что Жюли руководствовалась теми же принципами? И если да, то почему?
— Что случилось? — тихо спросил он.
— Ничего, — ответила она, не оборачиваясь от окна.
— Я сделал что-то, к чему ты не была готова?
— Нет… Да…
Она наконец посмотрела на него. В этом Жюли может быть с ним совершенно честна.
— Проблема в том, что я, как раз наоборот, была слишком готова.
Ему сложно было как-то отреагировать на подобное заявление. Но наконец Джоун произнес:
— Это не самая мудрая вещь, которую ты могла бы сейчас сказать.
— Да, я знаю, — кивнула Жюли. — Послушай, мне очень жаль. Я думаю, что мне стоит вернуться к себе в комнату. Этот наш разговор ни к чему не приведет.
— Ты так считаешь?
— Да. Если ты хочешь, чтобы я осталась, давай сменим тему разговора.
Джоун тяжело вздохнул:
— Хорошо, о чем ты хочешь поговорить?
— Ну, скажем, о твоих картинах.
Ему совершенно не хотелось говорить сейчас о картинах. Черт, ему вообще не хотелось говорить. Ему хотелось подойти к ней, повалить ее на пол и там овладеть ею, под лунным светом, вдыхая эти волнующие запахи. И наслаждаться ею всю ночь.
Но он должен был делать так, как хочет она. Пока. Потому, что ему не хотелось, чтобы Жюли ушла к себе. Ему не хотелось оставаться наедине с ночью, этими запахами и своими картинами.
— Что толку говорить о картинах? На них надо смотреть…
Она подошла к нему на несколько шагов и остановилась, сложив руки на груди.
— Интересно, тебе будет их не хватать, когда они покинут твой дом?
— Конечно, они же часть моей жизни.
Ее брови сосредоточенно сдвинулись к переносице, когда его слова всплыли в ее памяти.
— Ты сказал, что твои родители выбирали каждую из картин, руководствуясь какими-то личными пожеланиями.
— Да, это так.
Он потянулся, раскинул руки на спинке дивана, расправляя затекшие мышцы и стараясь расслабиться хоть немного. Его тело жаждало облегчения другого рода.
— Однажды мой отец купил картину Моне когда увидел выражение восторга в глазах моей матери, разглядывающей это полотно.
