Все журналисты подпадали под его обаяние и восхваляли его «естественность», узурпированное качество характера, ни одной из черт которого он не проявлял. Посмотрели бы вы, как он дает интервью. На первый взгляд — полнейшая раскованность. Никогда вы не заметили бы на нем часов во время беседы. Вас встречала настоящая звезда, добрый малый, готовый уделить вам столько времени, сколько потребуется. На самом деле искренний, но как осел, который упирается, чтобы не идти вперед, он каждую секунду контролировал свои драгоценные откровения. Если он находил, что блистает, и если вопросы вдохновляли его на оригинальные ответы, он мог говорить двадцать минут, полчаса, больше — никогда. Напротив, если что-то было ему не по нраву, если какая-то тема вопросов его смущала, он закуривал сигарету. Ничего больше, ни слова протеста, ни жеста раздражения, только «Уинстон» и спичка. Тогда мне следовало тут же вмешаться, сказать, что отведенное для интервью время уже истекло, взять за руку приставалу и проводить его или ее к двери под удрученным взглядом Брюса, который самой своей мимикой и устремленным к потолку взглядом изображал беднягу, порабощенного цепными псами из пресс-службы. Он вел себя как лицемер. Всегда готовый иронизировать по поводу капризов других звезд, но никогда не забывавший послать факс с собственными требованиями. Это печально известное пребывание в «Бристоле» не было исключением. Его агент составил список требований, длинный, как цепь прихотей Фэйрфилда. Во-первых, «Бристоль», обязательно. Во-вторых, апартаменты, с двумя спальнями. Затем машина для поездок — «мерседес», и только эта марка; кстати, Брюс говорил «бенц». С шофером, которому следовало дать указание не болтать: у великого артиста остались ужасные воспоминания о слишком разговорчивом водителе из Лондона. Напротив, он с удовольствием вспоминал парикмахера, который обслуживал его во время предыдущего визита в Париж. Этого мастера следовало найти во что бы то ни стало, и только его, никаких дополнительных инструкций в отношении него больше не было. В отношении шофера последовали четкие распоряжения: не курить в машине и не слушать музыку, кроме тех дисков, которые принесет сам Брюс. Требования на этом не заканчивались. Если в апартаменты поставят цветы, то лучше, чтобы они были белыми. Следовало предусмотреть инструктора по гимнастике на два часа в день (Брюс во время своего пребывания ни разу так и не надел спортивную обувь) и сеанс массажа с маслом карите через день (ни одного сеанса он не пропустил). Пропускаю устные указания по телефону относительно марки виски, которую он предпочитает. Не думайте, что я закончила с причудами Брюса. Следовало также предоставить в его распоряжение мобильник — обязательно «Самсунг», поскольку корейцы поставляли стереооборудование для его нью-йоркской квартиры. И не какой попадя, а с цифровой фотокамерой, с двойным экраном в миллионы пикселей и звуком системы диджитал саунд. Недоставало только того, чтобы это была модель, разработанная специально для него. Не забывайте о карманных деньгах: было договорено, что каждое утро я буду передавать ему по тысяче евро наличными. На этом остановлюсь, но я что-то забыла. И если я вспоминаю об этом сегодня, то из-за скандала и тех драматических последствий, которые он вызвал. В то время я не придавала никакого значения этим фантазиям. Многие другие звезды еще более требовательны. Повторяю: в моем перечне звезд Брюс был вполне ничего. С ним раньше никогда не было никаких историй.
Внимание: не думайте, что я наивная простофиля. Я не принимала Брюса за святого Венсана де Поля[41]. Для него, как и для других звезд, я была только гравием на дороге, ведущей в замок. Если все пройдет хорошо, я обеспечу золотую рамку для передвижного произведения искусства по имени Брюс Фэйрфилд. Если хоть какая-либо деталь подкачает, я стану злой феей Карабосс. В тот день в 2002 году, когда он узнал, что выступает в Ницце после Дэвида Боуи, я думала, он меня убьет. Во время совещания по поводу этой кризисной ситуации он уничтожал меня шаг за шагом. Упомянуты были даже мои наряды и моя прическа. Принудительные требования маленького упрямого прокурора включали, в завуалированной форме, и мое увольнение с работы. В конце концов, оставалось только дать мне лопату, чтобы я сама себя погребла в земле. Через два дня после этого Брюс подарил мне кольца от Картье. По его мнению, инцидент был исчерпан. По моему мнению, кстати, тоже. По крайней мере, я так думала. Теперь я знаю, что у него чувствительности столько же, сколько у комода из вишневого дерева. Я больше не путаю лояльность и пособничество, я не приравниваю больше критику к отсутствию лояльности. Дело Аньес де Курруа раскрыло мне глаза. Так же, как и двери «Асседик», когда Оливье и фирма «Континенталь» захлопнули свои двери передо мной.
Должна сказать, Брюс дрогнул уже с первого взгляда на нее. Внезапно этот старчески расслабленный тип трансформировался в одного из подростков, которые видят чашу Грааля в каждом бюстгальтере. Я заметила, что он прямо тает, как мягкая карамель. Затем он уселся за фортепьяно, изобразил из себя восторженную деревенщину, прошелся пальцами по клавишам, исполнив, не знаю какой, классический отрывок, бледный, наводящий сон и, безусловно, без копирайта. Это так напоминало мелодраму, что я стала искать глазами режиссера и его громкоговоритель. Тщетно. Но я спрятала коготки и оставила свою иронию при себе. Вслед за чем он просто отослал меня на кухню. В два счета эта смешная жеманница вскружила ему голову. С первого же дня он стал принимать ее за мадам де Сталь. Это можно легко объяснить: наверное, он как раз прочитал мемуары знаменитой писательницы, один раз в своей жизни. Его культура ограничивается журналами «Вог» и «Вэнити фэйр». Не хочу сказать, что он был совсем неграмотным, кстати. Среди его требований фигурировала ежедневная доставка в номер «Нью-Йорк Таймс», и он, действительно, уделял чтению газеты по две минуты каждое утро. При этом он, конечно, сильно отличался от обычных «панков», прибывших из Огайо, которые два часа будут искать на карте Рим или Берлин. А здесь с этой школьной наставницей, у которой из-под юбки выглядывал пояс для чулок, он взлетел так высоко, что пропал с экранов радаров. На следующий день после визита к Саркози месье испарился. Куда же? Тайна, покрытая мраком. «Континенталь» уже не существовал для него. Большая часть его вещей осталась в номере, «бенц» ждал в паркинге «Бристоля», а Брюс любезничал где-то на природе. У него не было предусмотрено концертной программы. Поэтому мы не слишком были обеспокоены. Но все-таки. Оливье сердился. Он требовал, чтобы я отыскала звезду. И быстро. И конфиденциально. И речи не было о том, чтобы обратиться в полицию. И что я должна была делать в этом случае? Не знаю. Он, наверное, думал, что я стану обзванивать все отели и замки Европы. Я, может быть, и решилась бы на это, если бы чудом, через три дня после их исчезновения, не раздался телефонный звонок, посланный самим Провидением. От кого? Ну, от этого дражайшего Эдуара, короля бездельников из «Сенсаций», чудом ставшего главным редактором журнала, который сидит как пришитый в редакции и возвращается отовсюду, никуда не уезжая.
