— Двадцать семь минут.
— Поздравляю. Ты во всем такой быстрый? — она прошла в прихожую и стала обуваться, оставив меня злиться. Язва, а.
— Как поедем? — задала вопрос.
— Я не водитель сегодня.
— У меня даже машины нет.
— Значит, на такси.
Вскоре мы были на стоянке перед офисом. Фостер прибыл вовремя, вместе с переводчиком, компаньоном, которого звали Эдди, и парой лет сорока, русские, как выяснилось позже, знакомые Эдди. К заливу мы ехали на семиместной «Хонде», и это было одно из худших путешествий в моей жизни. Похмелье, немного отступившее после душа, набрало силу. День с утра обещал быть жарким, что для нашего города редкость, но видимо, Фостер как-то договорился со вселенной. Климат-контроля в машине не наблюдалось, кондиционера тоже, так что пришлось ехать, открыв окно. От запаха бензина подташнивало, как и от езды в целом. Я мечтал о том, как упаду в тени дерева и умру. Был готов и даже желал этого. Ельцова протянула мне бутылку минералки. Впервые я подумал о ней настолько хорошо. Моего благодарного взгляда из-за солнечных очков она не увидела, но тот факт, как отчаянно я пил воду, был ярче всех взглядов и слов.
— Спасибо, — все же шепнул, оторвавшись от бутылки, она только отвернулась, поморщившись. Ну да, не по ее уровню ездить с похмельными типами в семиместных машинах без кондиционера.
Коттедж был шикарным, даже бассейн в нем имелся, наполненный чистой водой. Жаль, я не догадался взять плавки. Как-то неожиданно для меня все сразу оказались при деле: Надька с Эдди резали овощи, семейная пара с переводчиком скрылись в доме, а мы с Фостером занялись шашлыками. Джим начал болтать в привычном режиме, его трескотня отдавалась болью в виске. Ко всему прочему, Надька с этим Эдди чему-то очень радовались, то и дело раздавался ее смех, и я стал так часто коситься в ту сторону, что заболели глаза.
— Макс, — заметил Фостер, посмеиваясь, — глупо ревновать Надежду. Уверен, к этому нет никаких поводов.
— Никого я не ревную, — буркнул я, переведя взгляд на мясо и понимая, что уже минут пятнадцать не обращал на него внимания, то и дело отвлекаемый Надькиным смехом. Фостер только посмеивался надо мной, я покрутил шампуры, втянул запах и понял, что чертовски хочу сожрать этот жирный кусок свинины, вот хоть прямо с шампуром.
Наконец, все собрались на террасе за общим столом. Мы с Надей сели рядом, и этот гад Эдди уселся с другой стороны от нее, продолжая болтать. Стали разливать вино, я взял стакан, чисто в лечебных целях. И поймал укоризненный взгляд Ельцовой. Я бы тоже мог так смотреть на неё, сидит рядом с живым мужем и беспечно флиртует с этим америкосом. Эдди-Эдди, съел медведя.
Шашлык и бокал вина меня расслабили, вернули физически в более-менее нормальное состояние, и я немного подобрел. Очки пока не снимал, но иногда улыбался. Потом мы отправились на залив. Надька не намеревалась прекращать беседу с Эдди, но я взял ее за руку, заставив вздрогнуть и наконец обратить на меня внимание. На Эдди посмотрел так, что он все понял и смылся, хотя взгляд из-под солнечных очков вряд ли был заметен. Но мысленно я послал его далеко, и он это почувствовал. Наверное, тоже со Вселенной на короткой ноге.
— Ты чего? — прошипела Надька, когда мы, замыкая шествие, отправились по дороге к заливу.
— Пытаюсь изображать из нас мужа и жену, а то ты, кажется, забыла расклад вещей.
Ельцова промолчала, шла рядом, руку не забирала, но я чувствовал, как она напряжена. На заливе все стали фотографироваться, и мы с Надькой тоже, чтобы не выделяться. Строили рожи, делая селфи. Я уже успел забыть за три месяца одиночества, что это за зверь такой. Маринка любила фоткаться, где ни попадя, и меня фоткать. Вот вам моя нога, вот его рука, а это ключица, торчащая из-под кофты. И бесконечные фотографии жрачки. Когда она все это есть успевала, интересно?
Я так задумался, что на всех фото получился с одним и тем же выражением лица, весьма дебильным, кстати. Ну и ладно, все равно эти фотки уже завтра будут удалены. Надя вдруг повернулась и поцеловала меня в щеку. Не то что поцеловала, сделала вид, вытянув губы трубочкой и слегка коснувшись щеки. Я так офигел, что повернулся к ней и оказался губами у ее губ, даже дыхание почувствовал. Надька часто заморгала, видимо, от неожиданности, я мысленно чертыхнулся. Теперь не поцеловать ее будет слишком странно со стороны. И поцеловал, легко так, обхватив верхнюю губу, и почти сразу отстранился, с улыбкой чмокая в нос. Положив руку на плечо, повернулся к Фостеру:
— Ну что, может, ещё по шашлыку?
И мы двинули в сторону коттеджа. Надька так и шла рядом под моей рукой, и я был этому рад, такое положение позволяло не смотреть ей в глаза, потому что за поцелуй было неловко. Сразу вспомнился и вчерашний стол, ее взгляд, чулки эти несчастные… И вообще, я, кажется, слишком серьезно отношусь к нашей игре, ни о чем Фостер не догадывается, зуб даю.
Остаток дня мы с Ельцовой избегали друг друга, стараясь делать это так, чтобы со стороны никто не догадался. Белые ночи вовсю набирали силу, темнело медленно, все сидели у бассейна и травили байки, попивая вино. А я вдруг подумал: как же мы обратно поедем, если все под градусом? И задал этот вопрос.
— О, так мы же остаёмся здесь с ночевкой, — радостно ответил Фостер, и мы с Надькой переглянулись.
Мы с Надькой переглянулись, я сделал знак, она кивнула в ответ. Через пять минут мы были в доме.
— Уедем на такси, — тут же предложила Ельцова, — до города недалеко.
— Кто сообщит об этом Фостеру?
— Тоже мне проблема, — хмыкнула она, — должен же он понимать, что у нас могут быть дела.
Плохо Ельцова знала Фостера. Я успел понять: если этот чудо-тренер вбил себе что-то в голову, то будет стоять до последнего.
И оказался прав: Фостер искренне не понимал, зачем нам куда-то ехать на ночь глядя, когда место такое прекрасное, и компания, и вообще. Надька пыталась что-то говорить, я молчал, с интересом наблюдая, как тает ее уверенность. Наконец, она перевела на меня беспомощный взгляд, я только рукой махнул. Я-то уже смирился с тем, что мы будем ночевать тут. Только не подумал о том, что спать нам придется в одной комнате. Фостер распахнул перед нами дверь со словами:
— Спокойной ночи, надеюсь, вам тут понравится, — и удалился, подмигнув. Комната была небольшая, все ее убранство составляла кровать, шкаф и тумбочка.
Мы с Ельцовой снова переглянулись. Закрыв дверь, она сложила на груди руки.
— Ты спишь на полу, — сказала безапелляционно.
— Чего? — искренне возмутился я. — Это ты не смогла отказаться от ночевки, так что сама и спи на полу.
— Я хотя бы попробовала! Ты же только молчал и улыбался.
— Я посылал ему импульсы.
— Видимо, не те и не туда.
— Слушай, Ельцова, ну мы же взрослые люди, кровать большая, если очень страшно, положи между нами подушку.
— Страшно? — фыркнула она. — Чего мне бояться?
— Ну раз нечего, то и вопрос решён.
Надька зло засопела, но промолчала. Я, сладко потянувшись, стянул футболку и брюки, откинув одеяло, с размаху прыгнул на кровать, она заскрипела, но выдержала.
— Ребёнок, — фыркнула снова Надька и добавила, — отвернись.
Я отвернулся. Честно. К окну, в котором отражался Надькин силуэт. Даже глаза закрыл, правда, ненадолго. Не удержался, наблюдал, как она стянула брюки, оставшись в трусиках, майку не сняла, а жаль. Впрочем, и увиденное мне понравилось.
Нырнув под одеяло, погасила лампу, стоящую на прикроватной тумбе, и положила между нами подушку. Смешно, ей-богу. Она думает, я на неё посягать буду? А если буду, то подушка меня остановит?
Мы лежали и смотрели в потолок, сон не шёл, за окном и в комнате было довольно светло. Надька лежала, укрывшись одеялом по грудь, положив сверху руки. Интересно, она после секса тоже в простыню закутывается? О чем я вообще думаю?
Тут, словно в тему, за стеной послышался ритмичный скрип кровати, сопровождаемый стонами. Русская парочка. Я покосился на Надьку, лежит, как панночка из Вия, бледная, не шевелится. Повернувшись на бок лицом к ней, я приподнялся на локте, говоря:
